«Я стал бедным художником, но я счастлив»

С декабря в самарской Третьяковке проходит «Битва импровизаций» — два художника создают экспромт-произведения на глазах у зрителей, а зрители голосуют и выбирают победителя. Один из участников четвертьфинала битвы — Александр Ильюшин. До этого он 9 лет работал на морском судне, хорошо зарабатывал и много путешествовал, а потом решил всё бросить и занялся живописью. 

Корреспондент ДГ Зарина Беркимбаева записала историю художника. 

Спортивный клуб и ужасный скрежет

В 14 лет, прогуливаясь по своему району, я встретил одноклассницу, она предложила съездить в Астрахань на соревнование по многоборью за школу юных моряков. Им тогда категорически не хватало людей. Я в то время дальше Тольятти никуда не выезжал, поэтому загорелся идеей. 

На соревновании почти все были из семей моряков, продолжали традицию отцов. Я же был далек от всего этого — ни родственников, ни друзей-моряков у меня никогда не было. Однако выступил я хорошо и после соревнований меня пригласили в этот клуб. Новые впечатления, новые знакомства — меня затянуло. А когда пришло время выбирать вуз, я поступил в самарский филиал Волжской государственной академии водного транспорта. 

После выпуска я решил набраться опыта, поэтому 2 года провёл на российском флоте. Там работал на судне смешанного плавания, проще говоря «река-море». Мы возили металлические трубы из Астрахани в Иран. 

В Каспийское море из Астрахани можно выйти только через Волго-Каспийский канал. В мой первый рейс в этом канале мы и застряли, не успели выйти в море — были жуткие морозы. Встали ещё около 40 пароходов. Даже ледоколы не могли справиться. 

Так мы стояли почти 35 дней. До цивилизации было достаточно далеко, на двадцатый день стали заканчиваться продукты. Обменивались припасами с ближайшими пароходами, а ещё нас спасали зимние рыбаки — пару недель мы сидели на рыбе в разных видах. Единственные, для кого это время прошло с пользой, были механики. Затюнили машинное отделение по полной: все перекрасили, переделали. 

Настал день оттепели, и ледоколы прорубили канал. Мы двинулись, но это оказалось очень страшно — глыбы льда царапали борт судна, стоял ужасный скрежет. Казалось, в любой момент пробьет борт, и мы все потонем. Пароход был хоть и усовершенствованный, но все же старый. Мы все-таки вышли в море и добрались до тёплого Ирана. 

Африка

После двух лет на нашем флоте, в 2010 году, я решил стать «подфлажником». Так называют русских, работающих на судах под флагами других стран. Я хотел выйти на более серьезный уровень. Спрашивал у коллег из российского флота об этом, но все говорили: «Да зачем тебе это надо, тебя там никто не ждет, это сложно». Я спрашивал: «А вы пробовали?». Никто не пробовал. 

В общем, я не стал никого слушать, все-таки собрал пожитки и поехал в Питер. Это портовый город. И если в Самаре крюинговых компаний (кадровые агентства для моряков — ДГ) от силы несколько штук, то в Санкт-Петербурге — около 200. К тому же в Самаре у крюингов большая комиссия — 100 тыс. рублей или процент от первых зарплат. И при этом нет никакой гарантии, что тебя куда-то пристроят. Я же свои кровные никому не собирался отдавать. 

Выбрал топ-20 лучших компаний мира и пошел обивать пороги. После пятой компании немного приуныл. В шестую пошёл уже со смешанным чувством отчаяния и оптимизма. Мне там сказали, что я подхожу, но вакансия появится месяца через три. Это был лучший ответ из всех, которые я получал в Питере. Решил ждать. 

С каждым месяцем ожидания оптимизм убавлялся. И вот в конце третьего месяца я иду по Невскому проспекту, почти отчаявшись. Захожу в «Макдональдс», чтобы подключиться к бесплатному вай-фаю и начать искать вакансию курьера, и тут раздаётся звонок. «Александр, через два дня нужно срочно вылетать в Африку, вы готовы?» — говорит мне представитель той компании. Я так и не понял, три месяца ожидания были проверкой или нет, но на следующий день мне уже подготовили документы, и я стал сотрудником немецкой компании Briese Swallow. Заключили контракт — каждый контракт подписывается примерно на четыре месяца. 

Мы вышли в Индийский океан. До сих пор помню этот глубокий, красивый бирюзовый цвет воды и до сих пор считаю Индийский океан самым красивым и чистым. Но именно здесь я встретил свой первый шторм. 

Это было странно и страшно, потому что вестибулярный аппарат не понимал, что происходит. Сразу вспомнился фильм «Пираты Карибского моря». Джек Воробей, оказывается, не просто так манерно ходил, а ловил момент на корабле, чтобы спокойно передвигаться. Все моряки так ходят во время шторма. Страшно было смотреть в иллюминатор, ты видишь как пароход гнётся, было ощущение, что он сейчас сломается пополам. «Какая карьера? Какие деньги? Я хочу домой, я не хочу умирать, я слишком молод», — вертелось у меня тогда в голове. Но люди ко всему привыкают.

И к морской болезни — тоже. Я не знал, что у неё есть два проявления. При первом — тебя тошнит, а при втором — тебе хочется есть. Я относился ко второй группе. Но тут есть тонкая грань: если переешь, попадаешь в первую группу. Я работал в интернациональном экипаже, и филиппинцы оказались самыми слабыми, они всегда ходили зелеными и с ведерками. Так как я катался на скейте и сноуборде, у меня был натренированный вестибулярный аппарат, я проще всё это переносил. 

Со стороны кажется, всё это было легко. Но это был мой первый контракт под флагом другой страны. Тогда я прошел полное боевое крещение: адовые штормы, морская болезнь, работа в интернациональном экипаже. Пираты завершили список. 

Мы встретили их в  Аденском заливе на берегах Сомали. Конечно, все знали, что эти места — пиратская зона. Экипаж готовили к такому сложному маршруту. Ввели противопиратские тревоги, чтобы в любое время суток экипаж за кратчайший срок был мобилизован. Судно тоже подготовили — установили камеры и спутниковую связь. Нам даже прислали охрану — четверых военных из Англии, серьезных ребят с опытом службы в горячих точках. 

И вот однажды мы услышали общесудовую тревогу. Быстро спустились в машинное отделение, где были заранее подготовлены продукты, вода и спальные мешки. Англичане вышли на позиции. Когда пиратская лодка подошла к нашему кораблю, охрана начала обстрел. Естественно, не по самим пиратам, это запрещено, а рядом — по воде. Возможно, пираты не были готовы к такой обороне, потому что, раздосадовано сделав пару выстрелов по судну, они отступили. 

Откровение на Фарерах 

В мой двенадцатый контракт мы перевозили морепродукты с Фарерских островов в Шотландию. Природа островов потрясала. Я смотрел на горы, водопады, и во мне что-то переключилось — я неожиданно для себя захотел рисовать. 

На Фарерах всё баснословно дорогое. 1 гб интернета стоил 20 долларов. Мы взломали вай-фай местной библиотеки, и я дорвался до ютубовских видеоуроков по рисованию.  Понадобились карандаши разной твёрдости, но так как на островах нет собственного производства и всё привозное, каждый карандаш обошёлся мне в 550 рублей. Весь экипаж удивлялся, зачем я спускаю деньги на карандаши, а для меня это было откровение. 

После контракта я вернулся домой. Встретился с другом Артом Абстрактовым (уличный художник из Самары — ДГ). Раньше не понимал его работы, а теперь посмотрел на них с другой стороны. Мы поехали в путешествие по Испании и Португалии. Это взорвало моё сознание. У русских есть какие-то границы, жёсткая цензура, нам как будто стыдно что-то делать. Я смотрел на полотна мировых художников в музее королевы Софии в Мадриде и думал: «Так можно? Это нравится людям? Это стоит в музее и нормально воспринимается обществом?». У меня был культурный шок. Я вышел и сказал себе, что тоже хочу творить и не ограничивать творчество ни в чем и никогда. 

Вернувшись домой, я много об этом думал, но никак не мог понять, что мне мешает. Помню, как шёл домой после вечеринки, увидел вдали лучик света с синими волосами и понял, что не могу не познакомиться. Оказалось, её зовут Мария, и она идёт в художественное училище на урок живописи. Я показал ей свои работы, она сказала: «Тебе нужно продолжать, хорошо получается, в тебе что–то есть», и посоветовала походить на курсы. Она сама поступила в медицинский лицей, как хотели ее родители, но тайно ходила на художественные курсы. 

Я тоже записался туда. Сначала ходил, просто чтобы научиться рисовать. Но преподаватель Андрей Николаевич увидел во мне что-то и стал уговаривать поступить в СХУ (Самарское художественное училище им. К.С. Петрова-Водкина — ДГ). Так я и сделал. 

«Ты делаешь не ерунду, абстракция — это круто»

Семья была в шоке: «У тебя была карьера, хорошая зарплата, какой художник?», «Ты хочешь стать нищим?», «Ты сошёл с ума!». Но в меня поверили два человека: лучший друг Илья и младшая сестра, которая знала, как мне было тяжело улетать на очередной контракт. Свою работу я не любил, но хорошая зарплата и путешествия держали меня. 

Несмотря на страхи семьи, у меня не было сомнений. Да, я стал стереотипным бедным художником. Да, сейчас живу от заказа к заказу, но занимаюсь любимым делом и счастлив. 

Свою первую работу я сделал в стиле супрематизм. Это я сейчас знаю, что такое супрематизм, но тогда это казалось просто треугольниками и квадратами. Я не понимал, почему это круто и просто интуитивно смешивал краски, делая ровные линии от руки. Помню, как в два часа ночи позвонил Антону (настоящее имя Арта Абстрактова — ДГ) и сказал: «Ты делаешь не ерунду, абстракция — это круто». 

Мне никогда не нравилась ограниченность прямоугольного принта, хотелось выйти за рамки, поработать с другим форматом. Я решил попробовать роспись одежды акрилом и создал свой бренд CUIDIJ. К сожалению, идея оказалась неоправданной для нашего города. Мало кто ценит ручной труд.

Вот татуировка меня поглотила полностью. Как мне кажется, я нашел свою нишу. Татуировки хороши тем, что ты рисуешь не в стол. Твой арт с человеком надолго, если не на всю жизнь, а это большая ответственность. Но в то же время приятно, что человек тебе настолько доверяет. 

Свою тату-семью я нашел в «Доме 77». Основатель студии Алина, посмотрев одну минуту, как я работаю, сказала: «Для начинающего все очень хорошо, старательный». В студии работают четыре татуировщика и один пирсер. Они увидели, что мне это действительно интересно, и сразу начали помогать, направлять. Так я и попал в семью. Это, конечно, не значит, что я себя буду в чем-то ограничивать. Холсты, стены, одежда остаются открытыми для меня. 

Сейчас вот параллельно с работой в «Доме 77» участвую в битве художников самарской Третьяковки. За полгода до битвы я работал в музее Модерна со своей девушкой. Мы готовили инсталляцию для «Ночи в музее». По всей видимости, наша работа очень понравилась, потому что потом мне написал сотрудник музея и предложил поучаствовать в битве. Я отправил свою заявку, организаторам понравилась моя работа, и меня пригласили. Теперь жду, кто станет моим соперником в четвертьфинале. 

Следите за нашими публикациями в Telegram на канале «Другой город», ВКонтакте, Facebook и Instagram