УРЧАНИЕ САМАРСКОГО БРЮХА

Историк Михаил Ицкович изучил выпуски газеты «Коммуна» столетней давности и выяснил, какова была информационная повестка Самары в августе 1920 года.

Непопулярные меры

В августе 1920 года на страницах самарской прессы властно доминирует продовольственный вопрос. Конец лета, когда старые запасы хлеба кончаются, а новый урожай ещё не собран, всегда тяжёл в продовольственном отношении. В 1920 году ситуацию осложняет война Советской России на два фронта (против панской Польши и войск барона Врангеля) и необходимость усиленного снабжения Красной Армии. Ситуация же с урожаем текущего года, в виду засухи, ничего хорошего не предвещает: Самарской губернии для прокормления требуется 63 миллиона пудов зерна, валовой же сбор ожидается около 35 миллионов, размер хлебной развёрстки – 19,5 миллионов, узнаём мы из номера «Коммуны» от 19 августа. «Предстоящий год для трудящихся Самарской губернии можно поистине назвать годом продовольственного испытания», – пророчествует автор статьи.

Учитывая все эти соображения, губернские власти Самары ещё в начале августа решают сократить самарцам хлебный паёк. «Коммуна» в передовице 5 августа уточняет, что это решение принималось «скрепя сердце», и успокаивает: паёк сокращен временно, вот побьём белополяков и врангелевцев – станет полегче, а «пока нужны жертвы». Представители трудящихся в лице Самарского горсовета, профсоюзов и беспартийной конференции необходимость принесения жертв поддержали. «Так решил пролетариат», – гласит заголовок передовицы.

Впрочем, несложно догадаться, что не все представители пролетариата отнесутся с пониманием к очередным временным трудностям. Таких «Коммуна» заранее объявляет, дословно, «врагами народа». А губисполком в своём обращении предупреждает, что «агентов белогвардейщины», которые будут вести агитацию против урезания пайка, ждёт революционный суд с применением высшей меры наказания.

Думать головой или желудком?

Партработник и журналист Дмитрий Грейцер в заметке с выразительным названием «Заурчало» признаёт остроту продовольственного вопроса: «Урчит самарское брюхо, урчит вовсю». При этом Грейцер, как и в своих июльских публикациях по поводу «сапожковщины», проводит дифференциацию в рядах оппозиционно настроенной массы. Одно дело – «стон плохо сдерживающей себя жены рабочего», «жалоба несознательной крестьянки» и вообще недовольство «всех тех, кто в такие дни думает не головой, а желудком» (весьма странная претензия со стороны представителя партии, придерживающейся материалистического мировоззрения!). И другое дело – «враги народа», которые «лезут из всех щелей, чтобы использовать “благодатный” момент, внести сумятицу, половить в мутной воде рыбицу». Подобных «провокаторов» из среды чуждых классов авторов противопоставляет честным, но «несознательным» или морально нестойким трудящимся, сетования которых – «это наше, внутреннее, своё недоразумение». Грейцер признаёт, что критика отдельных моментов продовольственной политики может быть справедливой, заверяет, что Советская власть заинтересована в такой критике и в практической помощи «снизу», и завершает призывом разрешить совместными усилиями «назревший и терзающий нас нарыв революции – голод».

Однако классовой сознательности, как и следовало ожидать, самарцам явно не хватает. Мария Резниченко в заметке от 19 августа описывает настроения людей в очереди за хлебом: «усталые, раздражённые обыватели» глубоко убеждены, что в голоде виновата «власть трудящихся». Причём особенно яростно нападают на Соввласть женщины, как с огорчением отмечает Мария (ей «хотелось думать, что в губернском городе женщины сознательнее», но не тут-то было). Она, впрочем, не торопится их осудить: старый строй не воспитал в женщине гражданской активности, «её тянет больше к дому, к плите, чем на митинг, собрание». А уж там бы ей объяснили, что на самом деле виноваты в голоде «буржуи, которые не дают нам спокойно жить и заняться мирным строительством». Резниченко предлагает женщинам работать усерднее в тылу, чтобы помочь находящимся на фронте мужчинам, поскорее окончить войну, а вместе с ней закончится и голод.

Другая корреспондентка рубрики «Страничка работницы» по фамилии Путиловская в номере от 5 августа обращает внимание своих сестёр по классу на такой аспект борьбы с голодом, как организация общественного питания. Оно приносит двойную пользу: помогает ослабить продовольственный кризис за счёт экономии топлива и прочих ресурсов и освобождает женщину «от кабалы печного горшка». Поэтому нужно «не хныкать, а действовать».

Против булкохрустов

Путиловская в своей статье затрагивает не только насущный вопрос урезания пайка, но и концептуальные основы продовольственной политики большевиков. Свободная торговля не спасёт простой народ от голода, указывает она, ссылаясь на пример буржуазных стран или белогвардейских правительств: «При Колчаке были белые булочки, но у кого, у рабочего? Нет, у буржуа».

О «белых булках Деникина» (видимо, это характерный мем своего времени) упоминает в своей публикации 4 августа и Алексей Дорогойченко, известный самарский литератор из крестьянской среды, полемизируя с теми, кого в современных интернет-баталиях на исторические темы обзывают «булкохрустами». У Дорогойченко набор аргументов иной: с его точки зрения, «свободная торговля отжила свой век», и те же западные страны от неё отказываются, да и в России хлебную монополию ещё до большевиков практиковали и царское, и Временное правительство.

Автор утешает самарцев: «Не только Россия – весь мир, все страны нищи и голы сейчас», что есть результат развязанной буржуями Первой мировой войны. А раз нет излишков продуктов, то выиграть от свободной торговли могут только те, кто спекулирует на дефиците. Ни рабочим, ни сельским беднякам и середнякам она ничего не даст. Поэтому Дорогойченко призывает рабочих «перенести временные трудности во имя вечного торжества рабочих всего мира», крестьянам же указывает, что «голодному рабочему жить во много хуже».

Анализируя практику продразвёрстки – главного повода для крестьянского недовольства – Дорогойченко отмечает, что продовольственное дело сейчас организовано лучше, чем на заре Советской власти: раньше в деревню приходили вооружённые отряды и забирали всё подчистую, а теперь берут только излишки. За них дают, конечно, очень мало, но «дают всё, что есть». Прогресс очевиден, так что, чем лучше будут налажены учёт и распределение продуктов, «тем меньше будет произвола, тем легче будет деревне».

Сапожковщина и её разгром

Продовольственный вопрос, как видим, – это для Самары в августе 1920 года вопрос политический и весьма злободневный, с учётом того, что «преступный лозунг свободной торговли» в прошлом месяце стал знаменем восстания под руководством Александра Сапожкова. «Сапожковщина» продолжает оставаться горячей темой самарской прессы и в текущем месяце. 4 августа «Коммуна» анализирует причины восстания: с одной стороны, «личные эгоистические цели» комдива, с другой – «анархо-партизанское мышление» комсостава некоторых частей его дивизии. Отмечается, что агитация повстанцев главным образом направлена против большевистской продовольственной политики: посланцы Сапожкова на сельских митингах «указывали на злоупотребления некоторых волостных и сельских продотрядов и на действия шкурников, пролезших в партию». При этом «пьяные ораторы» утверждают, что «тов. Ленин ждёт от этой компании помощи, и они-де дают её своим восстанием».

12 августа «Коммуна» разоблачает эти попытки сапожковцев придать себе ореол моральной и политической правоты. По сообщению газеты, воины «Армии Правды», обвиняя большевиков в шкурничестве, сами оказываются ещё теми шкурниками – по пути своего следования грабят «кооперативы, райпродкомы и даже честных граждан».  Автор заметки – красноармейский командир, бывший в плену у сапожковцев, – делает вывод, что от восстания пострадали те же крестьяне и красноармейцы: первым приходилось «бросать неубранные поля на произвол судьбы, на их глазах выгорали степи на десятки вёрст», а вторым – «делать суворовские переходы по 60 вёрст в день под палящими лучами солнца в степи». Сапожковцы, таким образом, виноваты и в том, что Красной Армии пришлось подавлять их восстание.

В этом же номере печатаются подробные отчёты о суде над пленными повстанцами. В своих показаниях все они пытаются преуменьшить свою вину и доказать, что участвовали в восстании случайно. Из всех историй наиболее увлекателен случай с красноармейцем Лихачёвым. По его словам, он, когда увидел повстанцев, подумал, что это казаки и отстреливался от них, «но был обезоружен, доставлен в Бузулук, освобождён и, когда услышал “Интернационал”, исполняемый оркестром, решил, что пришла Советская власть, бросился на митинг, выступил с речью, в которой провозгласил здравицу партии коммунистов, вождям Ленину и Троцкому, а когда узнал, что это контрреволюционный митинг, убежал домой и спрятался».

Посчитал ли Реввоентрибунал эти оправдания убедительными, неизвестно. Но 24 августа «Коммуна» публикует краткую сводку о приговорах по делам сапожковцев: за три дня (19-21 августа) к расстрелу приговорено 33 человека «за сознательное участие в вооружённом восстании против Советской власти», без указания фамилий.

Неделя крестьянина

Подавляя восстания, большевики, однако, понимают, что нельзя бесконечно черпать ресурсы из деревни, нужно что-то ей и отдавать. С этой целью коммунистическая партия организует в августе 1920 года «Неделю крестьянина». Идея этой кампании, предназначенной «разбить лёд недоверия между деревней и городом», была придумана одним из ведущих партийных теоретиков и практиков того времени, секретарём ЦК РКП(б) Евгением Преображенским. 13 августа, в первый день Недели, «Коммуна» рассказывает о её задаче: в горячую пору уборки урожая городские рабочие должны оказать помощь крестьянам в косьбе, жатве, ремонте инвентаря и сельскохозяйственных машин, в особенности семьям тех, кто призван в Красную Армию.

В номере от 19 августа газета разъясняет: одна из причин нехватки хлеба (наряду со спекуляцией и укрывательством его со стороны кулаков) – то, что «всё крестьянское имущество поизносилось и попортилось». Поэтому нужно, чтобы рабочие «своим мастерством и силой помогли: где соху, борону, плуг починили, колодец вычистили, мост исправили, а то и хлеб обмолотили». Ну и само собой, как же обойтись без пропагандистской работы! Абдулинские железнодорожники, например, направляют в деревню «агитационную телегу, снабжённую лекторскими силами, духовым оркестром и хором» (24 августа).

А в Самарском драмтеатре, узнаём мы из номера от 31 августа, пятью днями ранее устроен литературный вечер, посвящённый «Неделе крестьянина». Участвуют всё звёзды самарской литературы: Александр Неверов, Михаил Герасимов, Николай Степной, Павел Яровой и другие. По словам Неверова, это «первый почин самарских поэтов и писателей подойти вплотную к массам и выразить своё отношение к деревне», а заодно и организовать свои распылённые силы. Почин оказался удачным, «жаль только, что некоторые авторы не учли огромности помещения Городского театра и местами читали очень тихо».

Выжиматели пота

Перенесём внимание от деревни к городу. Здесь нам попадётся немало прекрасных зарисовок самарской жизни. Чего стоит хотя бы фельетон «Выжиматели пота» из рубрики «По закоулкам» за авторством некоего Анмича (номер от 1 августа), который по красоте слога заслуживает того, чтобы прочитать его полностью. На Вокзальной площади вертится «ободранная карусель под аккомпанемент барабана и гармонии» и под похабные песни типа:

Свободушка, наша мать,
С тобой весело гулять!

Приводят в движение эту громоздкую карусель 10-12 летние ребята. «Шибче, шибче гони! Шевелись, голопузые!» – мотивирует их работодатель, «упитанный, толсторожий мужчина». В «оркестре» же играют его приятели, которые, судя по их физиономиям, явно «сидят на спекулятивном пайке, обильно подмоченном самогоночной влагой». Работающим до упаду «голопузым» в качестве платы предоставляется право один сеанс повертеться на карусели, причём часто они падают на землю и расшибаются в кровь.

Анна Клементьева, бахчевница из Мещанского посёлка, занимается не менее выгодным промыслом – на свой огород она нанимает девочек-подростков, которые работают на неё по 16 часов в сутки и вместо обещанных золотых гор получают в качестве зарплаты «шиш под нос», зато десяток огурчиков на рынке идёт по 500 рублей. Колоритен портрет бизнес-леди: «Круглая, как тыква, она вся – словно её выперло из недр тёплой плодоносной матери-земли. Глазки живые, масленые, играют, как хрусталь на солнце, речь мягкая, улащивающая, смазанная, словно патокой, ласковыми словечками-завитушками».

Но есть и более изощрённые пути к успеху. На улице Льва Толстого расклеено объявление: «Угадываю настоящее и прошедшее, предсказываю будущее по ногтям ног. Приём от 5 до 7 часов вечера». Автор заметки предлагает своё объяснение, почему гадание происходит именно по ногтям ног: «При настоящем расстройстве транспорта, обувном кризисе, массовой тяге к эвакуации ноги, пожалуй, являются самым чувствительным органом, предуказывающим пути человеческой жизни».

Концлагерь за спекуляцию и рассеянность

С представителями «свободных профессий» борются не только СМИ, но и правоохранительные органы. В том же номере «Коммуны» мы читаем про милицейский поход против «ячеек самарской спекуляции» – кофеен-молочных. Милиция внезапно нагрянула во все районы города и опечатала эти предприятия с товаром и инвентарём, а владельцев препроводила в концентрационный лагерь. Арестовать удалось не более 150 человек, тогда как кофеен в Самаре насчитывается до 1800, так что «предпринятая кампания до конца не удалась».

Среди арестованных, в числе прочих, оказываются 25 персидских граждан, о предпринимательской деятельности которых «Коммуна» писала несколько месяцев назад. Местное персидское консульство пытается вступиться за своих сограждан, но получает  отказ: из того, что персы находятся под защитой закона, как и другие иностранные подданные, не следует, что им разрешается уклоняться от трудовой повинности и спекулировать. Персы, как и большинство остальных арестованных, переданы в распоряжение Губернского комиссариата по труду (видимо, чтобы тот помог им приобщиться к общественно полезной деятельности), а несколько явных спекулянтов оставлены в лагере.

Концлагерь, к слову, грозит не только спекулянтам, но и тем, кто утерял свои документы, вплоть до выяснения личности. На эту тему в «Коммуне» 24 августа опубликован фельетон, вымышленный герой которого, некий доктор, настолько испуган данным приказом местных властей, что чуть не сходит с ума и предпочитает своим ходом ехать в психбольницу в Томашев Колок, чем оказаться в концлагере. Фельетон подписан ником «Беспаспортный».

Имя месяца

28 августа 1920 года четвёртая страница «Коммуны» отводится под однодневную газету «На Врангеля!». Газета издаётся комиссией по записи добровольцев на Южный фронт, которая работает в «Белом доме» (ныне корпус СГИК).

И среди публикаций на этой странице мы встречаем фамилию человека, который в будущем станет известен всему Советскому Союзу как самый популярный поэт-песенник. Василий Иванович Лебедев-Кумач – будущий автор множества хитов, от лирической «Сердце, тебе не хочется покоя» до патриотических «Широка страна моя родная» и «Священной войны», – тогда был рядовым сотрудником агитпропа и печатал свои произведения «на злобу дня» в разных газетах. В «Коммуне» опубликованы, с подписью «В. Кумач», его «История с бароном», где он предвещает скорый конец последнему белому генералу («Пусть поплавает с рыбами в море!»), и подборка разудалых частушек:

Моя милая больна,

Ехать на море должна.

Как барона победим –

Я отправлю милку в Крым.  

При этом «для себя» автор боевых красноармейских стихов в том же 1920 году писал нечто совсем иное по настроению:

Не зажгусь холодным пламенем —
По указке не сгореть.
Под линялым красным знаменем
Бестолково ходит смерть.

Поэтическая непоследовательность объясняется просто – молодому поэту нужно было кормить семью. Желудок в данном случае, как и во многих других, оказался первичен.

---

Текст: Михаил Ицкович

Следите за нашими публикациями в Telegram на канале «Другой город», ВКонтакте, Facebook и Instagram