Неигрушечная история

В год, отмеченный 75-летним юбилеем победы в Великой Отечественной войне, мы публикуем истории людей, переживших войну в Куйбышеве. На чьих глазах разворачивалась трагедия страны, чьи родные уходили на фронт, и тех, кому пришлось встать к станку на оборонном заводе.

Евгений Аркадьевич Гимпельсон родился в 1930 году в  Куйбышеве. Сразу после окончания войны поступил в Куйбышевский медицинский институт. Работал в системе судебно-медицинской экспертизы. Преподавал на кафедре судебной медицины Куйбышевского медицинского института. Врач-судебно-медицинский эксперт высшей квалификационной категории.

Евгений Аркадьевич вспоминает о школьных годах, прошедших в запасной столице.

«Граната бросается вот таким макЕром»

Как началась война, несомненно, помню. Я уж не знаю, какие разговоры были среди взрослых, но мы, мальчишки, тоже вели разговор об этом. Тогда нам было примерно по 11 лет. Во всяком случае, все мы уже знали о Бородинском сражении и совершенно не допускали, что наш Советский Союз будет побежден. Мы говорили между собой: заманим фашистов на нашу территорию вглубь, как Кутузов, и там разобьём.

Сколько мы поменяли школ во время войны! 1 сентября 1941 года я начал учиться в школе 63 на Степана Разина. Нас вскоре оттуда выселили, отправили в бывшую первую школу на Комсомольской, Реальное училище до революции. Потом нас перевели напротив, там 72 школа была. Следом в школу № 15 на Куйбышевской. Почему? Не хватало помещений, школы забирали под госпитали. Военное дело — вот что я до сих пор помню из обучения тех лет. Нас учили, во-первых, строевой подготовке. По ранжиру становись, рассчитайсь на первый-второй. Левое плечо вперед, правое плечо вперед, кругом. С винтовкой — «Длинным коли! Коротким коли! Закройся» — если на тебя нападают, тогда ещё имелись в виду сабли. Гранаты учили бросать. Был у нас военрук из бывших военных, он произносил смешно: «граната бросается вот таким макЕром».

Уплотнение, племянницы Сталина и кража

Мы жили — мать, отец, сестра, я и тётка — пятеро. В период уплотнения население нашей квартиры доходило до 17 человек! Родственников по отцу приютили. Двоюродный брат приехал тоже к нам. Из Ленинграда, из Винницы. И чужие тоже были. Помню Марию Ефимовну и Арсентия Степановича, который был большой любитель выпить. У нас битком всё было набито. Ну как-то обходились.

В Куйбышев в эвакуацию приехали две племянницы Сталина. С одной из них, Ириной, дружила моя сестра. Они учились в педагогическом институте в одной группе. Жили они в Доме промышленности. Там во время войны устроили вроде общежития что-то. Огромные ворота со стороны улицы Куйбышева, из этих ворот сделали вестибюль. Внутри во всех комнатах разместили людей. Я знаю, что там много ленинградцев жило. Мой друг как-то на улице увидел Калинина. Он пристроился за ним посмотреть, но тут же подошли к нему военные и оттолкнули в сторонку. Не дали как следует рассмотреть Михаила Ивановича.

Когда началась война, отца взяли на работы под Рождествено. Взяли на окопы. Он руководил бригадой людей, которые на том берегу Волги возводили укрепления. Он и мать пристроил поблизости, в Сосново-Солонецкий район завхозом. Ездила туда зимой на санях по льду через Волгу, летом на подводе паромом. Это нас в какой-то мере спасало от голода. Потому что ей в деревне кое-что подбрасывали. Масло, допустим, растительное. А это масло растительное всегда было чуть-чуть с запахом солярки. Наверное, заливали куда угодно, некогда было чистить емкости. Поэтому наши постные супы припахивали соляркой. Но ничего, мы их ели с удовольствием. А однажды мать обокрали. В нашем дворе раньше был огромный сарай, бывшие конюшни. Там она кое-что держала. Получит, например, на базе в Куйбышеве товар вечером, в ночь же не повезешь за Волгу. Складывала в сарае, а утром уже подводу запрягала. Раз ночью воры залезли и обокрали. В основном табачные изделия украли, они тогда ценились на вес золота. И что самое интересное, известно было, кто это сделал. Но милиция никого не нашла. Тогда у нас не Самарский, а Фрунзенский район был. Напротив нас пятое отделение милиции. И вскоре там сажают следователя. Говорили, за взятки. Он как раз до этого нашим делом занимался. Видимо, вора тоже поэтому не нашел.

«Был у нас самовар большой, с медалями. Продали. Есть было нечего»

От многого избавились во время войны. Был у нас самовар большой, с медалями, блестящий. Пришлось продать. Стол отцовский письменный, старинный. Тоже отнесли на рынок. Пишущая машинка мамина, её главный инструмент стенографистки. Продали. Есть было нечего.

В 42 году нам дали огород на 16 километре в чистом поле. Мы никогда не занимались этими огородами. И потому удивительно, что всё, что мы посадили, уродилось. И картофель, и тыквы, и овощи. Помню, что сеяли еще просо. Мололи, получалось крупа. Тётка моя работала вахтёром в пятом ремесленном училище. Ей тоже дали участок земли на Коровьем острове. Мы туда с другом Федькой ходили. Тётя нам связала бредень, тяжелый! И мы с ним на этом острове рыбачили в арыках. Приносили рыбу домой, жарили.

Осенью отца призвали в армию. Он закончил пехотное училище в Ульяновске, но тут у него открылась гипертоническая болезнь. Его вынужденно комиссовали, но на гражданскую службу не пустили. Устроили секретарем в военный трибунал. Он тогда располагался на углу Куйбышева и Ленинградской. Знаете этот дом? Там гастроном был после войны, а сейчас антикварный магазин. Всё это здание принадлежало военному трибуналу. И не только оно, но и соседнее по Ленинградской. Там внизу находился зал судебного заседания. Нет, никаких приговоров он не подписывал. Он вёл всю документацию, как секретарь у начальника. Докладывал, отправлял, отвечал на письма и звонки.

Каждый день мы следили мы за сообщениями по радио. Радио висело над сберкассой, репродуктор, представляете? Оттуда шли сообщения. Сначала трагические, как мы сдаем и теряем города, потом радостные, как мы их освобождаем. Я помню, как мы радовались первому залпу в честь победы — освобождения города Ельни. Это 42 год.

«Казанки, патронки, лянга»

Мы, пацаны, по крышам лазали и собирали осколки снарядов. Долетали тогда до Куйбышева разведывательные самолеты. Их пытались сбивать. Осколки снарядов долетали до наших домов и стучали по крышам. Видели мы глубокими вечерами иногда, как попадались в перекрестные лучи прожекторов самолёты. Я знаю, один немецкий самолёт был сбит под Куйбышевом. Слышали вы когда-нибудь об этом? Но это я уже узнал позже, когда работал в медицинской экспертизе. Мы выезжали как-то раз на происшествие, и я разговорился с одним человеком, даже фамилию его помню — Славин. Он подробно мне рассказал, как выезжал к сбитому самолёту и как восхищался фотоаппаратурой, которая там находилась. Это был самолет-разведчик. Лётчик остался жив, был отправлен в военный плен.

В войну у детей своеобразные игры были. Сейчас этих игр нет уже. «КазанкИ». Не слышали про такую? Надкопытные кости коров или свиней просверливали и заливали свинцом. Их называли «налитки» или «казанки». Выкапывали лунку, в которую каждый клал по одному казанку. Это — кон. Отходили на семь шагов, и оттуда игроки другим казанками пытались попасть в лунку. Азартная игра. Ребята чуть постарше в неё на деньги играли. Вторая игра – «патронки». Тоже своеобразная и тоже на деньги. Расставляли в ряд гильзы и железной цепью с определенного расстояния их сбивали. В зависимости от того, какой патрон сбить, столько очков. И ещё игра была «лянга». Кусочек меха, к нему пришит свинцовый груз. Надо было подбрасывать его внутренней стороной стопы, кто сколько набьет. Правой ногой, левой ногой и разными комбинациями.

Победа

Я уже сейчас не помню, как я услышал, что мы победили, но первую реакцию помню. В комнате стоял буфет. Я знал, что у отца там наливочка стоит. А мне было уже 15 лет. На радостях я украл 50 граммов этой наливочки, выпил и на улицу. Выбегаю — огромнейшая толпа стоит на Куйбышева. И слушает репродуктор. Оттуда шли эти сообщения о победе. Радость была, конечно, всеобщая и неимоверная.

Воспоминания Евгения Аркадьевича записала Анастасия Кнор 

Следите за нашими публикациями в Telegram на канале «Другой город», ВКонтакте, Facebook и Instagram