КОЛХОЗ — ДЕЛО ДОБРОВОЛЬНОЕ

Привезли и выгрузили у железных букв, немного проржавевших. Буквы были слегка объёмными и складывались в слово «Авиатор». Во всяком случае, мне так помнится — эти буквы и эта ржавчина. Попыталась поискать фотографии в Сети, но по запросу отчего-то вылез форум эмигрантов из Узбекистана. Я не была эмигрантом из Узбекистана, я училась в Аэрокосмическом университете, когда он еще назывался Авиационным институтом.

Выгрузили, значит, из автобусов, недалеко, по слухам, находилось поселение Кошки, где продавалась водка. Наверное, это была неправда, потому что в 1989 году водка вроде бы не продавалась нигде. Вот спирт «Ройаль» — сколько хочешь.

Лагерь «Авиатор» представлял собой поле, застроенное бараками. Несколько рядов бараков, в каждом по десять-двенадцать палат. В палатах двухъярусные кровати, что совершенно не имело значения, потому что ночью, естественно, никто не спал. Нормальные люди ночью гуляли по посёлку или орали «Все идет по плану!» — это такая старинная русская песня. Но это было уже потом, а пока…

А пока чемоданы сиротливо ютились, первокурсники рассматривали джинсы друг друга. Девочка, что всю дорогу кормила автобус яблоками, стыдливо перебирала ногами в индийских Аvis. С ней рядом прочно обосновался мальчик с лицом херувима и в болгарских «Рила». Мои джинсы были переделаны из папиных – обужены и расшиты нитками мулине, с которыми я никогда не дружила до событий. Не дружила и после, а тут вдруг накропала цветов, ягод, оленят и солнечных восходов. Не исключено, что это были закаты. Когда-то джинсы считались американскими Wrangler, это помогло мне правильно позиционировать себя в кругу новых друзей.

Я стала учётчицей. Дня через три. До этого я поработала на поле, это было смешно: до конца гряды не хватало глаз. Грядкой назвать вот это перепаханное черноземье не поднимается язык. В гряде барахтались картофелины. Они чувствовали себя по-разному. Некоторые уже точно были при смерти, другие ещё как-то копошились.

«Никогда раньше мне не приходило в голову, что картофель – мой враг».

Картошка, ловко очищенная мамой и поданная гарниром к жаркому, ничего общего не имела с этими хищными клубнями, ожидающими слабеющей руки студента и студентки. По идее, можно было не утруждаться. По идее, никто не утруждался. Но картофель стонал, там, в грядах, затоптанный равнодушной ногой, и это было как-то неудобно.

На гряде все пели. Ну, многие пели. Порядочным считалось исполнять народную песню следующего содержания: «Пришла военная пора на двора. Мальчишек в армию забрали, негодяев, хулиганов. Пришла военная пора на двора. Настала очередь моя, главаря. Пришла повестка на бумажке, тёртой-мятой, драной-рваной. Чтоб я явился в райвоенкомат, пешком, можно на телеге. А я, молоденький парнишка, лет семнадцать-тридцать-сорок. Пошел я в армию служить…»

Меня этой песне научил мальчик в офицерской фуражке. Я послушно повторяла: «Мамаша в обморок упала с печки на пол, лбом об стену. Сестра сметану пролила коту на рыло…»

Стала учётчицей. Для этого хватило русых и начёсанных кудрей, обуженных джинсов в оленятах, прямого носа и чтения вслух стихов покойницы Цветаевой. Стихов Цветаевой я знала немного, но наизусть, особенно про «мой милый, что тебе я сделала». Учётчицам положено было сидеть не в грядке (гряде), а на особом месте колхозного поля, где как раз и смыкались для всех остальных земля и небо. Учётчицы подсчитывали приблизительное количество мешков, отгружаемых в специализированные автомобили. Было неизвестно, зачем это делается, потому что абсолютно всем на белом свете было наплевать на это количество мешков.

«Однако учётчицы существовали. Если бы их не было, их бы выдумали. Потому что должны же существовать блатные должности».

Должность грузчика тоже считалась блатной, а ещё – банщика. Студенческий лагерь располагал баней вместимостью человек десять. Набивалось раза в три больше, но всё равно, попасть в баню было делом сложным, требующим многоходовых операций и материальных вложений. Выгодополучателем являлся банщик, с ним хотели дружить, ему несли сигареты ВТ и редкое в природе бутылочное пиво. Он был почётным гостем в любой компании. Без него не начиналось любое веселье и несанкционированная вечеринка по случаю дня рождения или первое сентября без школы.

***

Как-то ждали банщика – намечалось гулянье вечера субботы. Воскресенье было выходным днём, а вообще вставали в половине шестого, работали в две смены: с восьми до двенадцати, обед, потом с двух до шести. Субботний вечер приобретал дополнительную прелесть. Поэтому люди массово гуляли. А банщик не шел. Любил подчёркивать свой высокий статус опозданиями и прочими милыми шалостями. Всё было готово: колоды карт перетасованы, порции еды потырены с кухни, родительское печенье раскрыто в пачках и даже шашлык имелся – кто-то смотался в город и привёз. Шашлык, приготовленный сутки или даже больше назад, был жёсток и не поддавался зубам; в целях его умягчения одна девочка пообещала принести болгарский кетчуп. По её словам, мясо, сдобренное кетчупом, гораздо легче проскальзывало бы в желудок студента и студентки. Болгарский кетчуп был сладким, пряным, чертовски вкусным, стеклянная бутыль изящно сужалась к горлышку и украшалась этикеткой «Булгарплодэкспорт».

И вот, девочка ушла за кетчупом, банщик задерживался, хотелось начать мероприятие, но никак. «Сейчас Юля с болгарским кетчупом придёт, сейчас Юля с болгарским кетчупом придёт», — повторяли, как мантру, оголодавшие ребята, и тут действительно пришла Юля, и сразу же – банщик, и все загудели. Чуть позже меня спросил один мальчик, не с нашего факультета: а почему вы банщика зовёте болгарский кетчуп? Я не поняла. Ну как же, удивился мальчик не с нашего факультета, все только и говорили: Юля с болгарским кетчупом, и они пришли.

Забавным стало моё знакомство с одним однокурсником, он сейчас владеет пекарней. А тогда не владел. Я эту историю уже рассказывала раз сто, но куда деться, если она настолько прелестна. Жилища студентов были устроены так: общий вход, потом налево – палата мальчиков, направо – палата девочек.  Мальчики вечерами играли в карты; проигравший шёл на кухню, где крал остатки еды, и в ведре тащил на прокорм товарищам. Обязанность была неприятной, её стремились избежать. Вечером, когда «дураком» остался студент Максим, яростно хлестал дождь. Студент Максим просил друзей об отсрочке, потому что тащиться с вёдрами под ливнем — это ещё хуже, чем делать то же самое в хорошую погоду. Друзья были неприступны, и Максим пошел. Несколько раз падал. Поднимался. Шёл дальше. От усталости и горя перепутал комнаты, вошёл в девичью, где и грохнул вёдра на пол со словами «жрите, б…и». Вот это и называется у человечества – произвести первое впечатление.

Что сказать ещё? Девочка с яблоками сейчас поёт в церковном хоре. Она вдова. Похоронила мужа, того самого мальчика с лицом херувима и в болгарских джинсах. Юля с болгарским кетчупом заведует дошкольным образовательным учреждением. Судьба банщика туманна, а вот мальчик в офицерской фуражке стал большой шишкой в Роснефти. Что характерно, никто не строит ни самолётов, ни двигателей, а может, это и к лучшему.

Текст: Наталья Фомина