НЕСЛАБЫЙ ПОЛ

Идеи женского равноправия в России до 1917 года имели хождение лишь в среде образованных горожан, но после революции они стали распространяться и на бескрайних просторах российской, в том числе самарской, деревни.

Свидетельством борьбы за «бабью волю» является творчество самарских писателей того периода – выходцев из крестьянской среды: Александра Неверова, Алексея Дорогойченко, Павла Ярового, Николая Степного.

Сегодня их имена вряд ли о чём-то говорят рядовому самарцу, в том числе жителю посёлка Запанской, где есть улица Неверова. Между тем, его рассказ «Марья-большевичка», давший первый в советской литературе образ феминистки из простого народа, в университетах изучают студенты и исследователи даже в Индонезии, не говоря уже о странах «первого мира». Другие авторы не столь известны, но в своё время, в 1920-е годы, все они были на виду в литературной жизни Советской России, стояли у истоков группы рабочих и крестьянских писателей «Кузница».

Переехав из Самары в Москву, они принесли с собой в литературу сюжеты и образы, взятые из жизни самарской деревенской глубинки. И тема борьбы за женское равноправие была для них одной из центральных.

«Эх, бабья жизнь собачья!»

В произведениях писателей «Кузницы» очень наглядно и со знанием дела описано, что представляет собой традиционная крестьянская семья, основанная на заветах Домостроя.

Жена – такая же собственность главы семейства, как его лошади, коровы, овцы. Непререкаемая власть над женой даёт самому захудалому крестьянину возможность чувствовать себя «настоящим хозяином». На ней можно выместить всю свою злобу на неприятности, которыми полна крестьянская жизнь. Физическое насилие по отношению к супруге считается не какой-то экстраординарной формой наказания, а обычной, повседневной практикой, по принципу «Бей жену к обеду, чтобы щи были горячи».

Супружеские обязанности распределены вопиюще непропорционально. В книгах нередко мелькают образы мужей, которые хозяйство ведут кое-как, в свободное время пьянствуют, бренчат на гитаре или дерутся с односельчанами. Жена же, помимо своей работы в поле наравне с мужем, должна ему и рубашку вовремя починить, и еду вкусно сготовить, и в постели приласкать, вне зависимости от того, есть у неё такое желание или нет. С сексуальной жизнью вообще отдельная тема: мужики «любят спать в обнимку», но всю заботу о появившихся детях перекладывают на женские плечи, которые и так обременены двойной работой. Дети рождаются один за другим, живут без присмотра, предоставленные сами себе, и умирают тоже один за другим. А муж то требует новых наследников, то попрекает жену: «Что это из тебя, как из решета, сыплются?».

Сами женщины до поры до времени воспринимают весь этот порядок как норму: «Верно, такая жизнь бабам законом положена». Некоторые молодые жёны поначалу пытаются сомневаться и протестовать, но их робкие попытки гасятся безнадёжным «да ты посмотри, везде так» от подружек, уже имеющих богатый опыт супружеской жизни.

«Нынче нельзя на женщину кричать – революция»

Всё меняется, когда появляются большевики и приносят с собой новые, поистине революционные идеи. Теперь, оказывается, у женщины есть такие же права, как и у мужчины! Жену нельзя бить, и даже кричать на неё нельзя, а если она недовольна мужем, то может расторгнуть брак. Более того, женщину могут избрать в местный Совет, и она будет отдавать распоряжения своим односельчанам, в том числе и мужчинам.

Для традиционного крестьянского сознания всё это неслыханно, дико и чудовищно. У многих мужчин первая реакция на такие нововведения – ярость: где это видано, чтобы баба была равной с мужиками, да ещё и командовала ими? «Неведомый закон о бабьей свободе хочется разорвать на куски и развеять по ветру». Да не так-то легко это сделать, ведь возмутительные веяния идут с самого верха, от высшей власти, и местный комиссар «бабью руку держит».

А среди крестьянок смутное недовольство своей жизнью, которое раньше таилось где-то в глубине души, теперь выходит на поверхность. Революция даёт им ощущение собственной значимости и мысль о том, что есть какая-то альтернатива «бабьей жизни собачьей». На женских сходках выплёскиваются накопившиеся обиды на самоуправство мужиков и попирается священный принцип «не выносить сор из избы». И одна за другой появляются в деревне горячие поборницы женского равноправия, увлекающие за собой остальных.

«Не девка, а антихрист»

В книгах самарских писателей мы встречаем целую галерею образов «бунтующих женщин». Нередко именно они становятся главными героями одноимённых произведений (уже упомянутая «Марья-большевичка» у Неверова, «Товарищ Варвара» у Дорогойченко, «Домна» у Ярового и т.д.). Такая женщина – агитатор, пропагандист и организатор в одном лице.

Переустроив свой собственный семейный быт на началах равноправия, она становится вдохновляющим примером для других женщин. Она собирает их на сходки для обсуждения насущных вопросов, чуть ли не силой вытаскивая из избы запуганных и недоверчивых баб. По её инициативе закипает самая разнообразная деятельность в Народных домах, в будущем известных под названием ДК. Здесь крестьянки учатся грамоте, читают и обсуждают книги и газеты, ставят самодеятельные спектакли. Здесь же создаются ясли и детские сады, чтобы облегчить матерям заботы по уходу за детьми, а детям дать разумный и развивающий досуг.

Конечно, к деревенским активисткам борьбы за «бабью волю» идеология приходит извне, вместе с заезжим городским оратором или прочитанной книжкой. Но ложатся эти идеи на подготовленную почву. Крестьянский феминизм не просто дань городской моде, он выстрадан годами многолетних унижений и молчания, яростен и в то же время поэтичен. Не может не тронуть сердце, например, такая «заповедная песня», обращённая к полю: «Найди, найди мне цветок-приворожку, укажи путь-дорогу к бабьей воле. Я скажу подругам истинную правду: будьте вольными, подруженьки. Тките одежды крашеные, холсты белите на солнышке. Мужикам-то скажу иную правду-истину: довольно вам хвастаться первенством. Зачураю вас удалью бабьей, рядом с собой вас поставлю – равными» (из рассказа Павла Ярового «Домна»).

Разумеется, большинство крестьян поначалу воспринимают такую разрушительницу вековых устоев в штыки и считают её посланницей нечистой силы: «Вот бес-то!», «Не девка, а антихрист», «Она порчу знает, всех девок перепортила, колдунья». И вправду, женское население деревни под её влиянием начинают одна за другой заражаться новыми идеями. Не иначе, без колдовства тут не обошлось.

Более того, такой активистке действительно удаётся и некоторых мужчин «зачурать» своей «бабьей удалью». Она самодостаточна, внутренне независима, уважает себя и живёт с гордо поднятой головой. Глядя на неё, мужики невольно начинают сравнивать её со своими жёнами – забитыми, затюканными, безропотно страдающими, «с окисшим лицом и вялой походкой». И сравнение оказывается не в пользу вторых. Сельские феминистки даже в своём протесте против мужского владычества становятся притягательны для мужчин, вызывают у тех своеобразное уважение: смотри-ка, баба, а характер-то у неё кремень, крепче иного мужика!

«Вымажем ей ворота, чтобы девок не портила»

Характер «новым женщинам» действительно нужен крепкий. Ведь противостояние между сторонниками и противниками «бабьей воли» происходит не только на сельских сходах, но и в каждой избе. И после жарких дебатов на собрании каждый уважающий себя патриархальный мужик, вернувшись домой, хочет по привычке проучить свою супругу кулаком за дерзкие речи: «Душу выну! Подол отрублю, если будешь по собраньям таскаться!». Однако теперь не то, что раньше, теперь жена и сдачи может дать. Перспектива быть огретым вожжами или получить печным горшком по голове сразу охлаждает пыл защитников мужских привилегий. Да и утаить сор в избе уже не получится: скандал выйдет, другие бабы вступятся, комиссары встанут на их сторону…  То, что раньше считалось законным правом любого мужа, теперь расценивается чуть ли не как контрреволюционный акт.

Разумеется, сторонники традиционных ценностей не собираются сдаваться без боя. Тут нужно учесть, что реальная экономическая, а иногда и политическая, власть в деревне в первое послереволюционное десятилетие по-прежнему находится в руках «крепких хозяев». Для них все эти женские права – такой же нож вострый, как и, например, разоблачительные газетные публикации селькоров (сельских корреспондентов), которых убивали в то время в деревнях с печальной регулярностью. «Крепкие хозяева» не любят, когда выносят сор из их избы, их оскорбляет, что обнаглевшая девка отказывается выйти замуж за первого сельского богача, нарушая извечный принцип «у вас товар, у нас купец». Товар больше не хочет быть товаром, а купца это бесит, это подрывает его авторитет среди односельчан и веру в собственное могущество. Обида на вышедших из повиновения женщин, переставших быть безропотными служанками, сродни обиде на «неблагодарного» батрака, который не согласен больше пахать на кабальных условиях.

Противники «бабьей воли» борются с нарушителями векового порядка всеми возможными способами: от распускания ложных слухов и обмазывания ворот дёгтем до избиений, поджогов и убийств, причём не только «бунтующих женщин», но и сочувствующих им мужчин, которых третируют как «обабившихся». Но даже такие крайние меры нередко дают обратный эффект. Общественное сочувствие оказывается на стороне потерпевших, и трагические инциденты, напротив, помогают сплотиться между собой сторонникам перемен, в первую очередь молодёжи.

В общем, вокруг вопроса о равноправии полов в деревне идёт настоящая война. И в этой войне, как ни странно, «мягкая сила» иногда оказывается эффективнее силы физической. В частности, в произведениях самарских писателей то и дело упоминается такой весьма действенный метод борьбы со стороны крестьянок, как индивидуальная или коллективная «сексуальная забастовка», известная ещё с древнегреческих времён по комедии Аристофана «Лисистрата». В данном случае крестьянки отказываются исполнять свои супружеские обязанности до тех пор, пока мужья не обеспечат равноправие своим жёнам: «Мы такую любовь не признаём!».

Аналогичным образом действуют и молодые незамужние девушки: они перестают общаться с парнями, которые не уважают их человеческое достоинство. С помощью подобного бойкота они как бы задают новую норму, и парням волей-неволей приходится смириться с тем, что такую девушку нельзя против её воли «тискать, мять и бросать, как вещь, в траву». Многие из молодых людей тоже становятся под знамёна феминизма, комсомольцы в лихих частушках под гармошку остроумно припечатывают поборников «старого быта» и устраивают против них разоблачительные перформансы. В итоге консервативное деревенское большинство признаёт, пусть и скрепя сердце, «бабью волю» как свершившийся факт.

***

Зачем нужны нам сегодня все эти истории из полузабытых книг столетней давности? Ну хотя бы для того, чтобы, в очередной раз хлопоча о подарках и корпоративах к 8 Марта, вспомнить о первоначальном, изрядно поистёршемся, смысле этого праздника. Когда я писал эту статью, невольно задавался вопросом: что бы сказали героини тех книг, все эти Марьи, Домны и Варвары, если бы оказались в нашей сегодняшней реальности? Зашли бы, например, в самарский ТЦ «Гудок» прогуляться по историческому парку «Россия – моя история» и узнали бы, что их борьба нынче трактуется как непозволительное нарушение библейской заповеди «Жена да убоится мужа своего».  А в словосочетании «домашнее рабство» слово «рабство» поставлено в презрительные кавычки. Уж они-то знали цену этим кавычкам!

С другой стороны, вряд ли бы у них вызвали понимание новомодные версии феминизма, хайповые рекламные кампании «Пересядь с иглы на лицо» или борьба за увеличение представительства женщин среди персонажей компьютерных игр. Их как-то более приземлённые вещи волновали: возможность быть человеком, а не загнанной лошадью, освобождение от отупляющего быта, создание разумного досуга для себя и своих детей. Конечно, от деревни столетней давности мы далеко ушли в плане технического прогресса, но решены ли у нас полностью эти вопросы? В общем, есть над чем задуматься, читая старые книги.

Текст: Михаил Ицкович

Следите за нашими публикациями в Telegram на канале «Другой город» и ВКонтакте