Колонка Зои Кобозевой — кандидата исторических наук и специалиста по истории моды о том, как время по-разному меняет женщин и мужчин.

Текст: Зоя Кобозева

Я тысячу раз бралась «за перо», чтобы соответствовать своим текстом теме номера: «время». И тысячу раз находила причины, чтобы не писать: не то настроение, поездка в дальние архивы, отсутствие идеи. На самом деле, теперь то я уже знаю точно, во мне жил внутренний утробный страх женщины «второй части пути» перед обрушивающимся на неё временем.

Я нахожусь в таком женском водоразделе, когда, ещё можно носить короткие юбки (но уже задумываешься о менторских назиданиях Эвелины Хромченко и Александра Васильева), ещё можно радоваться жизни в бикини (причём сейчас, когда тебе уже …, в нём я себя ощущаю гораздо комфортнее, чем в 16 лет, когда себе казалась толстой и несексуальной), ещё можно ощущать себя молодой мамой, так как между моими детьми разница в 10 лет. Но в тоже время, ловя под глазами морщинки, какую-то жизненную усталость или мудрость во взгляде, вдруг появившуюся интеллектуальную уверенность в собственных академических силах и методологическом пути, начинаешь придумывать образы для старения. Вот я, такая седовласая матрона, с огромными полудрагоценными камнями в ушах, читаю лекции по истории русской культуры… Или, наоборот, лысая и с пирсингом, с металлическими кольцами на морщинистых руках, в мужской рубашке и этнической юбке, еду в Италию читать лекции по провинциальному русскому городу… Или, может быть, в мохеровой кофте, добрая и заботливая, кормлю домочадцев нескончаемыми пирогами и нянчу многочисленных внуков?… Я об этом подумаю завтра! Когда придёт время!

Очень много лет назад меня привёл  одноклассник на историческую школу в Куйбышевский государственный университет. Там читали  лекции те преподаватели-мужчины, которые сейчас мои коллеги. Самое ужасное заключается в том, что вначале, рядом с ними, я была девочкой с кудряшками и в платьях из «Ганга». Потом я защищала диссертацию, молодая 25-летняя мама, в старинных кружевах и причёске в стиле модерн. Потом, я, с очень короткой стрижкой, стала их коллегой. Потом, они ко мне привыкли, в качестве коллеги. Потом, я перестала по девчачьей студенческой привычке бояться при них высказывать собственные мысли. Сейчас, я уже очень взрослая. А они – такие же, какими были в 1986 году, когда читали мне в 10 классе лекции на школе молодого историка, и внешне и внутренне! Ужасная несправедливость, это мужское нестарение, мужская вневременность!  Взрослый дяденька спешит жениться на юной девочке – имеет право! Потому что его седины делают его благороднее, скрывают отсутствие чего-то интеллектуального, что было явно видно в эпоху чернявой шевелюры. Животик делает их импозантными. Накаченный пресс и бицепсы в сочетании с выбритым черепом и тюркской бородкой   — вообще могут до 70 лет сводить с ума противоположный пол. А бедное женское племя, в это время, или раздувается от ботекса, закалывается мезотерапией, мается в фитнесах, а потом застывает в презрительной (якобы) позе равнодушия ко времени или расплывается в добрых славных телесах…

Поэтому, время, которое я подгоняла в детстве и юности, для меня теперь  — дамоклов меч, я о нём помню, я его боюсь, но как историк – нахожу в нём, в том, что уже ушло в вечность, массу прелести. Вот и сейчас, работая в Ульяновском архиве, застывшими от холода (что очень вредно для кожи рук) пальцами скользила по рукописям середины XIX века, ища в них детали времени…