Один против

«Прошу принять меры по факту избиения выпускницы детского дома в отделе полиции №8» – такой твит в середине ноября опубликовал Александр Назаров. В посте он отметил аккаунты приёмной губернатора, областной прокуратуры и уполномоченных по правам ребёнка и человека. Шумихи не было. Он попытался расследовать это дело сам, а через несколько дней угрожать стали уже ему.

Корреспондент ДГ Максим Фёдоров записал историю Александра Назарова: как он остался сиротой, преодолел ДЦП, стал помогать бывшим детдомовцам защищаться от произвола полиции в «Крутых Ключах» и сам чуть не стал его жертвой. 

«Мама кинула меня в чс»

Лет в 11-12, когда я учился в школе-интернате №113 в Зубчаниновке, спросил у воспитателя: «Где мои родственники? Где мама?» К остальным детям приходили, некоторых даже забирали. А я всё время один. Воспитательница показала мне копию отказной, подписанной мамой. Сказала, что я сирота с рождения.

В тот же день я полез в интернет. Нашёл маму в «Одноклассниках». Она рассказала, что во время родов акушер неудачно потянул меня за левую ногу, одна нога стала длиннее другой. Сразу после родов меня положили в больницу, долго обследовали и поставили левосторонний ДЦП. Тогда мама от меня и отказалась.

Ещё она сказала, что у меня есть братья и сёстры. Я потом их тоже нашёл. Четыре сестры и один младший брат: Лера, Марина, Ира, Вика и Ярик. Мама отказалась от четверых: Леры, Марины, меня и Ярика. При рождении брату тоже поставили диагноз. Точно не скажу, какая-то отсталость, но в лёгкой форме. А сёстры здоровые. Не знаю, почему она их не захотела.

Несколько раз я пытался поговорить с Лерой и Мариной о маме, но они не хотят обсуждать её поступки. Мы её не осуждаем и давно для себя решили: это был её выбор.

После переписки в «Одноклассниках» мама сказала: «Мне в семье инвалиды не нужны» – и кинула меня в «чёрный список».

«Саша в психушке»

Как проявляется моё ДЦП: хромаю на правую ногу, и левая рука иногда «заедает» – медленно и слабо сжимается. До семи лет я ездил на коляске, а потом мне сделали операцию. Почти весь первый класс пролежал. Когда надо было идти во второй, мне сломали ногу, чтобы правильно кости срослись. Полноценно в школу пошёл только в 10 лет.

Наверное, оттого, что я начал школу «взрослым», стал замечать много моментов, кроме учёбы. Видел, как руководство грузит в свои машины коробки со школьной едой. Почему-то я, ребёнок, подружился с бухгалтером, и она рассказала, что директор Светлана Культюшкина отложила часть наших денег себе на машину. А потом директор приехала на работу на новом Suzuki S4. Но я молчал, потому что был всё-таки ребёнком.

В один из выходных, когда мне было уже 15, к нам в школу приехал Антон Рубин с командой «Домика детства». Тогда «Домик детства» только начинался. Волонтёры приезжали каждые выходные, устраивали концерты, мастер-классы, поздравляли сирот с днём рождения, возили на выставки и в кинотеатры. А ещё много разговаривали.

Я рассказал Антону о машине директора. Он обратился в опеку и министерство соцдемографии. Оттуда приезжали с проверкой. Не знаю, чем закончилось, но понятно, что с тех пор у меня с директором отношения испортились. Мы разговаривали с Антоном каждый раз, когда он приезжал. И каждый раз я ему рассказывал о работе руководства. Он сам решал, по какому поводу обращаться для проверки.

Однажды Антон приехал, а дети сказали: «Саша в психушке». Меня отправили в психбольницу на Нагорную «в целях профилактики». Вызывали скорую, привезли и посадили перед комиссией. Перед тобой четыре врача, которые читают характеристику на тебя и расспрашивают о жизни. Так решается, положат тебя или нет. После «допроса» меня вернули в школу, и я продолжал всё рассказывать Антону.

Помню, как после очередного неудачного отправления ко мне подошла социальный педагог и сказала, что в характеристике написала, будто я девочку изнасиловал. Это была пятница. Я дождался вечера, когда вся администрация уедет, и в три-четыре часа ночи пошёл смотреть личные дела. Нашёл стопку документов, файл со своей фамилией. Там, и правда, лежала характеристика о том, что я девочку изнасиловал.

В психушке я был постоянно вялый и уставший. Не знаю, что мне вводили, и какие лекарства я пил, но хотелось просто сидеть возле телевизора. Так я провёл на Нагорной две недели. В общей сложности меня возили в психбольницу шесть раз, из них четыре раза не приняли.

Дорога в Сочи

К девятому классу нас в школе осталось очень мало. Чуть ли не три человека на группу. Воспитатели говорили, что не будут работать ради трёх человек, и нас перевели в школу-интернат №3 в Сызрани. Туда приезжал волонтёр Сергей Лучко. Он был не из «Домика детства». Серёжа привозил нам вещи, устраивал интеллектуальные игры, да просто проводил с нами время.

Серёжу я знал ещё со 113-й школы. Когда я поступил в колледж, его дочка Яна пошла в первый класс. У неё тоже ДЦП, посерьёзнее, чему меня. В Самаре у Серёжи есть сын Славик и жена Нина. Не знаю, как он находил время ездить к нам в Сызрань, но Серёжа был нашим общим папой.

Я видел, как у детей появляются настоящие папы. Но никогда не хотел, чтобы меня забрали. Школа-интернат в Сызрани окружена деревнями. А в деревне забрать сироту – значит, неплохо заработать. Была история: у мальчика из этой школы появились приёмные родители. У него на счету было 1,2 млн руб. (у всех сирот есть деньги на книжке, которые копятся с рождения). Приёмная мать попросила деньги на загородный дом, где будут все вместе жить. Деньги забрали, квартиру, оставшуюся от родной матери, продали, а его выгнали.

Когда в 16 лет меня спросили, что хочу делать дальше: остаться в Сызрани или уехать в Самару, вопрос не стоял. Я родился в Самаре и вырос, а ещё там жил Серёжа. Перед выпуском я попросил его оформить на меня «гостевой режим», чтобы он смог забирать меня на каникулы и выходные, пока учусь в колледже. Он согласился, прошёл обучение и стал моим опекуном.

Я поступил в самарский колледж, поселился в общаге, но там почти не жил. Я не умел даже готовить, и практически всё время проводил с семьёй Серёжи. Мы жили в небольшом частном доме в Зубчаниновке.

В середине лета 2018-го у меня заколола нога. Пришлось лечь в больницу на обследование. Так обидно было, ведь в августе мы всей «семьёй» должны были поехать в Сочи к родственникам Серёжи. Я остался на реабилитации, а они уехали.

Лежу на койке, приходит смс-ка от Серёжи: «Через 2-3 дня поедем домой». Они проехали Волгоград, Саратов, Энгельс. Подъезжали к границе Самарской области. Я писал: «Как доехали?», «Когда в гости?», «Что привезли?». Серёжа не отвечал. Через несколько дней мне позвонил Игорь Ежов (директор компании «Маркет Здоровья Нефрит», Сергей у него работал) и сказал, что «семья» попала в аварию. Серёжа и Нина не выжили. Яна впала в кому (она до сих пор в тяжёлом состоянии). Славик вернулся целым.

В тот же день я пошёл в церковь, поставил свечки за Серёжу и Нину. Ходил на поминки и на прощание, но на похороны не смог. Славика забрал брат Серёжи. После смерти Серёжи у меня не было опекунов.

«Депутат»

Ещё в колледже я записался волонтёром в Самарский дом молодёжи. Ходил туда вместе с другом. А потом его пригласили в общественное молодёжное правительство. Я написал заявление, анкету отправил. Меня тоже приняли. Но тут авария, и стало не до «общественной деятельности».

После смерти Серёжи меня поместили в соцгостиницу «Ровесник». Похоже на хостел, но на самом деле это реабилитационный центр. Первые месяцы мне даже нравилось, а потом начал замечать, что здание разваливается на глазах. Дозвонился до Игоря Рудакова, мы с ним общались, ещё когда я был в 113-й школе. Он ответил: «Саш, у района нет денег. Пока нам их не дадут, отремонтировать не сможем». Деньги в бюджете не нашли.

Обращался в ГЖИ, министерство соцдемографии, департамент опеки. От них приезжали люди с проверкой, смотрели, говорили: всё нормально – и уезжали. Тогда я написал генпрокурору, через несколько месяцев мне позвонили из департамента опеки. Говорят: «Александр Александрович, у нас есть три квартиры в «Баварской деревне» (это район однотипных трёхэтажных домов рядом с «Крутыми Ключами»). Туда «ссылают» детдомовцев со всей области. Попросил квартиру в максимально незаселённом доме. Но всё равно, как только въехал, ко мне постоянно стали приходить поесть, постираться. Я не против, но это быстро надоедает (смеется).

К этому времени я уже год как был в активе общественного молодёжного парламента при городской думе. Узнал истории практически всех сирот в «Баварской деревне». Мы вместе прошли интернаты и приюты. У многих там остались младшие братья, сёстры – они находят меня через старших. Я редко обращаюсь за помощью к властям, но остальные детдомовцы почему-то называют меня «депутатом». У меня есть адвокат Дарья, я ей звоню, рассказываю историю, она вместе со мной встречается с сиротой и начинаем разбираться. Получается помочь 90%. Если только просить помощи у властей, реально помочь получится 30-40% детдомовцев.

Я живу здесь второй год и понял, что «Баварская деревня» превратилась в один большой детский дом без воспитателей. Сирот посылают сюда — подальше – и забывают.

Так как надеяться на помощь властей и выплаты по инвалидности смысла нет, я пошёл работать. После колледжа устроился по профессии – ландшафтный дизайнер. Работал в Ботаническом саду. За несколько смен платили 10-11 тысяч. Этого, конечно, не хватало. Сейчас редко там работаю. Устроился в пресс-службу программы «Лыжи мечты» – реабилитация для детей и взрослых с диагнозом ДЦП, аутизмом, синдромом Дауна.

«Сказали: мне будет не очень хорошо»

В середине сентября мы с моим другом Денисом шли домой. Ко мне подошла девушка, попросила закурить и спросила: «Ты тут депутат?». Я не курю, Денис дал сигарету. Она разговорилась.

Настя Бибик. Отца зарезали, когда она была ребёнком. Мать лишили родительских прав. Осталась бабушка, но старенькая, ухаживать за внучкой не смогла. Настя прошла приюты, школу-интернат, колледжи. Пока ждала квартиру, родила дочку Элину. Они переехали в «Баварскую деревню» прошлой осенью, поселились в одном доме со мной. Недавно Элине исполнилось 5 лет. До августа этого года Настя с Элиной жили вместе, а теперь Элина чаще остаётся у своей прабабушки. Настя не хочет, чтобы дочка видела, как бьют её маму. Бьют полицейские. Из отдела №8 (Красноглинский район).

Настя говорит, что до разговора со мной её увозили в отдел, избивали и просили подкинуть наркотики «нужным людям». Схема простая: Настя едет за закладкой, подкидывает наркотики, человека задерживают, полицейским плюсик в отчётность, Насте – свободу.

Потом Настя ещё несколько раз приходила ко мне и рассказывала о визитах полицейских. В Настину историю можно было поверить. У нас новые дома, подъезды без домофона, коридоры к квартирам тоже не закрываются. Окончательно я убедился, когда через месяц вечером возвращался домой и увидел канат из одежды, свисающий из Настиного окна. Она мне потом рассказала, что снова приходили полицейские, она так сбежала. Они якобы искали наркотики. Ничего не нашли.

Настя рассказала, что один раз, когда на неё давили в отделении, она не выдержала и согласилась подкинуть наркотики. Говорит, поехала за закладкой, но по дороге наткнулась на полицейских из другого отдела, у неё с собой не было паспорта, и они её задержали. По сути, спасли.

Настя потеряла документы за несколько недель до встречи со мной и восстанавливала их. Она не могла написать официальное заявление, поэтому в начале ноября я через твиттер обратился по поводу избиения в приёмную губернатора, к областной прокуратуре и уполномоченному по правам человека Ольге Гальцовой. Мне позвонила начальница отдела опеки и попечительства Красноглинского района Людмила Бобова. Говорит: «Зачем ты ей помогаешь? Она наркоманка. Она выпрыгивала из окна, чтобы спасти наркотики. Не надо ей помогать». А Гальцова просто посоветовала записаться к ней на приём.

Через несколько дней после твита за мной и Настей приехала полиция: участковый и несколько оперативников. Сказали: собирайтесь, поедем в отделение по вашему заявлению. Нас привезли в пункт полиции №20 в «Крутых ключах». Начальник Антон Лепилин вызвал меня в кабинет. Стал спрашивать, зачем я рассказываю о побоях. Я ответил, что не вру, Настю правда бьют. Тогда он начал: «Ты в курсе, что она наркотиками торгует? В курсе, что полиция к ней с обыском приходила?»

Чтобы доказать свою правоту, Антон Лепилин при мне позвонил в отдел полиции №8. Лепилин спросил примерно так: «Возможно, что оперативники били Анастасию Бибик?» По телефону ему ответили, что возможно. После этого меня попросили выйти из кабинета. Зашла Настя, они разговаривали 2-3 минуты, и позвали меня обратно. Начальник решил договориться – он восстанавливает документы, а мы не поднимаем шумиху. Лепилин дал свой личный номер и разрешил звонить по любому поводу.

На следующий день поехали в правительство к Татьяне Козловой (уполномоченный по правам ребёнка в Самарской области). Я записал нас на приём к Козловой ещё до разговора в полиции. Козлова сказала, что эта проблема не в её компетенции, так как Настя уже совершеннолетняя.

При Козловой мы позвонили Лепилину. Он не ответил. Мы вышли из правительства и позвонили Лепилину ещё раз. Он был доступен, но трубку не брал. А потом отключился. Появился в сети, когда мы уже приехали в «Крутые Ключи». Я смог дозвониться, а он ответил: «Я сожалею, что дал вам свой номер».

А ещё через несколько дней задержали моего друга Дениса, он живёт через несколько домов от меня. Задержали якобы за взлом машины. Его быстро отпустили. Денис рассказал, что его попросили предупредить меня: если я не перестану заниматься делом Бибик, мне будет не очень хорошо.

Плюсики

Адвокат помогла мне составить запросы в Генпрокуратуру и Следственный комитет. Уже пришли ответы: расследование спустили до прокуратуры области и Красноглинского района. Я перестраховываюсь и пока живу у сестры. На днях к ней приезжал участковый Максим Зырянов, старший лейтенант отдела полиции Красноглинского района. Говорили, что ищут меня, якобы хотят задержать за клевету. Сестра сказала, что меня нет дома.

В этот же день мне позвонили из управления собственной безопасности по Самарской области, хотели поговорить со мной дома. Я вернулся. Специалист из УСБ сказал, что по моим обращениям сейчас идёт проверка.

После случая Насти другие детдомовцы в «Баварской деревне» начали рассказывать, что к ним тоже приходят полицейские. Обычно, чтобы узнать, кто в районе торгует наркотиками. Да, в районе много барыг и много тех, кто покупает. Но полицейские думают, что каждый сирота либо наркоман, либо продавец.

Скоро в «мой» дом подселят новых сирот из Чапаевска. В «Крутых Ключах» хотят открыть ещё один пункт полиции. Я не знаю этих детдомовцев, но, похоже, скоро появятся новые истории.

Автор фото — Максим Фёдоров 

Следите за нашими публикациями в телеграме на канале «Другой город», ВКонтакте и Facebook