Смерти больше нет

Текст можно было начать со статистики подросткового суицида в Самаре. Но за ширмой холодных показателей нерассказанными остаются истории детских психологов, которые не дают этим подросткам залезть в петлю.

Корреспондент ДГ узнал, как в одном самарском колледже два педагога-психолога разработали систему для предотвращения детских самоубийств, «вытащили» несколько студентов и попали под сокращение ради экономии, а через год попытки суицида среди студентов возобновились. 

Герои истории попросили изменить их имена, так как боятся за свою профессиональную и личную жизнь.

Ритуал

«Эту группу я вела весной прошлого года. Мальчик появлялся несколько раз. Он не выделялся. Беленький, голубоглазый мальчик, — рассказывает Марина. — В один день зашел куратор группы и опер в штатском. Сказали, что ЧП и попросили журнал посещений. Через несколько дней снова пришел куратор со словами: «У нас суицид».

Есть утвержденный алгоритм действий при совершенном суициде, чтобы не началась серия. Они же начинают повторять друг за другом. Чтобы это предотвратить, нужно соблюсти ритуал.

Обязательно – этап горевания. Поставить цветы или символическое подобие мемориала. Руководство колледжа пыталось мне запретить это делать. Но я на свои деньги купила цветы, поставила на видное место в вестибюле, наклеила даты жизни и смерти без фотографии ученика.

В тот же день ко мне привели еще одного студента. У него на левой руке был вырезан «синий кит». Я подумала: «Началось». Но всё обошлось. Просто мальчик затосковал по дому, видимо, вышел на группу «синего кита», вырезал «тату», но убивать себя не собирался.

Я вернулась к случаю с суицидом. После «горевания» нужно составить заключение о суициде. Я очень не хотела описывать это подробно. Таким занимаются подкованные люди в уголовном розыске, но заключение всё-таки составила. Это было самое страшное, что я когда-либо писала.

Оказалось, что за несколько месяцев до этого он сломал руку. Были и другие сигналы, но ко мне они не поступали. Сам он не обращался. После сокращения Светланы детей стало слишком много на меня одну».

Трагедия произошла в конце мая 2018 года. За год до этого в колледже сократили штатного психолога, Светлану, которая вела групповые занятия и консультировала самых «тяжелых» детей — сирот.

«Тяжелые»

Светлана и Марина устроились в колледж в 2015-м, практически одновременно, Светлана на пару месяцев раньше.

«До того, как мы там появились, полгода в колледже вообще не было педагога-психолога, — признается Светлана. — Мы планомерно стали вводить систему, и на второй год работы предотвратили парный суицид. Две девочки (одна сирота, другая с тяжелой жизненной ситуацией). Их откачали.

К нам девочек привела преподаватель. Она сказала, что боится повторной попытки: поворачивается к доске, а спиной чувствует, что сейчас одна или вторая в окно выйдет. Мне было трудно, но девочек удалось спасти».

До колледжа Марина работала в «центре Семья» одного из районов Самары, потом в школе. Говорит, что «тяжелые» были везде, но не ожидала, насколько «тяжелые» ребята учатся в этом колледже:

«Сюда сбрасывают чрезвычайно сложных детей со всей области. Это не только сироты и опекаемые, еще дети в сложных социальных ситуациях. От общей численности учащихся 80% «тяжелые», то есть с зависимостями, судимостью, опекаемые, сироты.

Мы начали вкраплять в стандартные занятия элементы психотерапии. Проводили групповые занятия, принимали индивидуально. Обычно педагоги-психологи ограничиваются «мероприятиями». Такое понятие прописано в договоре, за «мероприятия» и начисляют оклад. Дети походили на уроки, с ними поговорили, и всё. Очень мало, кто на своем рабочем месте занимается психокоррекцией. За это не доплачивают».

Первый год ребята не хотели идти даже на групповые занятия. Марина и Светлана выделяли особенно «тяжелых» подростков и просили руководство обязать их ходить на занятия. Постепенно добровольно-принудительная форма сменилась свободной. Детей получилось заинтересовать, они стали приходить сами.

«На индивидуальные консультации приходят обычно после травм типа изнасилования или с психопатологией типа шизофрении. Конечно, мы не были к этому готовы. Для таких консультаций нужна серьезная подготовка в психотерапии.

В учебном году 16/17 ко мне привели мальчика с задержкой психического развития из группы коррекции, — вспоминает Марина. — Мы начали издалека, постепенно, но мальчик раскрылся сразу, не мог больше держать – в детстве его изнасиловали, сняли это на телефон и выложили в интернет. Было уголовное расследование, но дело замяли. Мальчик уже совершеннолетний, но проблемы остались.

Мы с ним долго работали, и у него появилась девушка. Она была из той же среды. Обычно это девушки, которые в детстве тоже подверглись насилию. Он признался, что у них «всё» получилось. Это был результат – значит, после изнасилования в детстве, он психологически способен делать «это». Потом начались курсы профориентации, у него раскрылся творческий потенциал, и получил вторую специальность в этом же колледже. Сейчас живет с этой девушкой».

По словам Марины, у педагогов-психологов в самарских школах и колледжах сейчас нет возможности долго индивидуально работать с психологическими проблемами подростков. На уровне своего колледжа они начали такую систему создавать, но полностью она заработать не успела.

Гештальт министерства

Позапрошлым летом, 28 июня, Светлана сидела в кабинете одна, доделывала отчет. Учебный год почти закончился, в опустевшем колледже студенты досдавали экзамены. 30 июня Светлана должна была уйти в отпуск. От работы ее отвлек стук в дверь.

«Меня вызывают в бухгалтерию, просят подписать несколько документов, — пересказывает Светлана события того дня. — Подписываю первый документ, второй. Стандартные бумаги в конце учебного года. Беру следующий, читаю: в связи с оптимизацией штатного расписания такая-то должность сокращается, вы будете сокращены в течение двух месяцев.

Я иду к замдиректора по социально-педагогической работе, она на экзамене. Бегу к завучу по методической работе — тоже на экзамене. Вернулась в бухгалтерию, там настаивали, чтобы я срочно подписала документ о сокращении. Я сказала, что пока с директором не поговорю, подписывать не буду. В ответ главный бухгалтер стала угрожать, если не подпишу, уволят по статье».

Светлана дождалась директора. «Зачем мне психолог, которому нужно платить, если у меня есть бесплатный специалист, — ответил на вопросы Светланы директор и добавил. — Но вы хорошо работали».

Оставшаяся в колледже Марина, действительно, трудоустроена в другой организации, подведомственной областному Министерству образования, которая и выдает ей зарплату. Формально колледж действительно сэкономил. Но теперь Марина отвечает за 800 студентов. «Тяжелые» дети Светланы остались без личного психотерапевта, а остальные – без групповых занятий.

«У меня сохранилась связь с некоторыми студентами. Мы переписываемся: иногда просто общаемся, иногда их консультирую, но этого, конечно, не хватает» – жалеет Светлана.

Светлана пыталась вернуться в колледж. Пробовала перевестись на должность пониже или стать помощницей Марины, но ничего не получилось — «оптимизация штата».

Светлана пробовала судиться, аргументируя неправомерность сокращения ставки психолога письмом федерального Минобра «О рекомендациях по организации деятельности психологической службы в среднем специальном учебном заведении». Там говорится, что состав психологической службы идет из расчета «1 специалист на 250 студентов». В суде к ее доводам не прислушались.

Светлана писала в областное министерство образования. Министр Виктор Акопьян ответил, что письмо федерального министерства носит рекомендательный характер. А его заместитель Светлана Бакулина—что заключение и расторжение трудовых договоров относится к компетенции образовательной организации. Также в министерстве подтвердили, что Светлану сократили ради оптимизации, так как колледж заключил «договор безвозмездного оказания услуг» с учреждением, в котором официально трудоустроена Марина.

«Я писала о том, что детей, которые находятся в группе риска, нельзя так оставлять. Общий смысл ответов – ничего страшного», – Светлана подводит итог переписки с областным министерством образования.

Ошибка 404

В декабре 2018-го, за несколько дней до Нового года Светлана получила прощальное видео от одного из бывших постоянных клиентов из колледжа: парень говорил, что собирается спрыгнуть с крыши.

«Я не могла понять, на какой он крыше, — описывает тот вечер Светлана. — Звонила в 112, там перенаправляли к дежурному психологу, который отвечал бесконечными длинными гудками. Я ничего не могла сделать, поэтому просто молилась. Хотя я совсем не религиозный человек».

На следующий день Светлана увидела своего «подопечного» в онлайне. Подумала: в ту ночь просто решил напугать. Через несколько недель они встретились:

«Он признался, что сильно напился, залез на крышу, свесил ноги через парапет и в таком положении уснул. Его спасло, что он упал на спину. Говорит, проснулся занесенный снегом и не понимал, почему еще жив, ведь собирался сброситься».

В том декабре у него была критическая ситуация. Его выгоняли из дома и мачеха, и собственная мать. Он не знал даже, где проведет новогоднюю ночь. Тогда ему очень нужна была помощь, но поговорить было не с кем. Парень выбрал крышу.

После сокращения Светланы Марина пробовала ее заменить:

«Я подтянула центр «Семья» района, где стоит колледж. Добилась, чтобы специалист оттуда приходил два раза в неделю. Еще начал работать психолог из областного онкоцентра. Но все равно это профилактические действия, а не реальная психокоррекция, которой мы занимались до сокращения Светланы».

В феврале 2019-го колледж получил приказ от областного министерства образования: провести тестирование детей на склонность к самоубийству. По словам Марины, в начале этого года в Самарской области резко увеличилось число подростковых суицидов.

«Мы провели тестирование, отправили итоги. Никаких последствий. По-хорошему, нужно проанализировать результаты и заниматься психокоррекцией. Как раз тем, чем мы занимались в «нашем» колледже», — говорит Марина.

Каждый год «Региональный социопсихологический центр» в Самаре по заказу Минобразования проводит «Исследование ценностно-смысловых ориентаций подростков (танатические переживания)». Ссылка на результаты есть на сайте центра, но она не работает. Это единственное исследование на сайте, которое раскрывается с ошибкой 404.

Как рассказала Марина, в том же феврале прошло закрытое совещание о подростковом суициде. В совещании участвовала директор «Регионального социопсихологического центра» Татьяна Клюева.

«Рекомендовали не употреблять слово суицид и дать такую же рекомендацию родителям на собраниях в колледжах и школах, — пересказывает Марина итоги совещания со слов своего источника. — О дополнительной психологической работе с детьми речи не шло».

Время нулевых

Светлана второй год не может устроиться в государственное учреждение. Марина осталась один на один с 16 группами потенциально «тяжелых» студентов.

«Закладка психики происходит до 8-12 лет. Если в это время произошла травма, которая развилась к 16-18 годам, нужна психокоррекция. Иначе ребенок превращается во взрослого социопата, — предупреждает Светлана. — Дети нулевых – это наши потенциально «тяжелые» клиенты. Они в опасности».

***

Если вы педагог-психолог, и с вами произошла похожая ситуация, пишите на редакционную почту ДГ (drugoigorod@gmail.com), мы расскажем вашу историю. Пишите также, если в образовательном учреждении, где учится ваш ребенок, сократили педагога-психолога, и дети остались без поддержки. 

Иллюстрации: кадры из фильма «Меланхолия»

Следите за нашими публикациями в телеграме на канале «Другой город», ВКонтакте и Facebook