За тюремной идентичностью. О чем поют и мечтают женщины по ту сторону

 81

Автор: Редакция

Так или иначе, большая часть поселка Кряж находится за забором. Справа, за высоким ограждением с вышками и колючей проволокой, — мужская тюрьма. Впереди – военная часть. Слева — спрятанная за разноэтажными домами женская исправительная колония общего режима. Это откладывает свой отпечаток на лицах местных жителей: читающаяся в них печаль и безнадежность контрастируют с шикарным видом на Самару.

Текст: Владимир Ласкин

jail

Быт

На КПП нас встречает женщина такая же безликая, как окружающие её стены.

— Сдайте все телефоны и иные электронные устройства.

— Почему? Мне они необходимы для работы.

— Лучше не стоит, к вам и так будет приковано повышенное внимание.

Приходится повиноваться. И так немножко нервы шалят от будущего нахождения в колонии, а проблем с её обитательницами совсем не хочется.

Заходя в женскую тюрьму, ожидаешь увидеть вцепившихся в волосы, с татуировками по шею, доведенных до отчаяния заключенных. Но открывается совсем иная картина: женщины и девушки в ситцевых клетчатых платьях свободно прогуливаются по зеленым дворикам, которые засажены цветами. Есть и затерянная между домами скульптурная композиция на тему Великой Отечественной — ухожена, хотя до юбилея Победы еще очень долго. Это удивительное свойство прекрасного пола: всегда оставаться женщиной и украшать пространство вокруг себя, где бы ни приходилось жить.

Вся эта идиллия в духе фильмов Чулюкина сходит на нет по мере нашего приближения к столовой. На нас начинают обращать внимание, и оно становится слишком навязчивым. Пока нам накладывают обед, с нами пытается познакомиться добрая половина персонала.

Что такое баланда я и не мог представить пока не попробовал сам. Две огромные тарелки, наполненные доверху смесью из картошки, макарон, перловки, бобовых и бог знает чего ещё с кусками мяса.

— Та, что пожиже – это суп, — подсказывает мне Галина.

— Весьма удобно, — отвечаю я.

— Вы такие худенькие, кушайте побольше. Я позже вам ещё принесу, ох я бы вас откормила!

Приходится делать вид что еда понравилась. Как и любой хозяйке, Галине важно, чтобы все были довольны и сыты.

Мужчины

Как здесь необходимы мужчины — понятно по той реакции, которую мы вызвали у окружающих.

— Оу, мальчики, вас нам на ночь привезли?

— Да ты не бойся, мы здесь без патологий.

— Весьма обнадеживающе звучит, — отвечаю я им

— А вы сами-то вольные? — Спрашивает потерявшая первую молодость девушка.

— Нет, у меня невеста есть.

Позднее стало понятно, о чем она. Если не знать, за что они здесь, в целом складывается впечатление, что находишься в каком-то поселке с цехом. А сельчанки просто ожидают своих мужчин после трудовой недели.

— Не обращай на них внимание, говорит мой проводник, — все они уже давно сидят, и многие не в первый раз.

Я смотрю на них, и вижу просто женщин, которые совершили ошибку.

— Но они же все-таки остаются женщинами, — говорю я.

— Нет, это осужденные, — звучит холодный ответ, — Знал бы ты, за что они сидят, так бы не говорил.

Дети

Семейным здесь проще. Их ждут, они могут общаться с близкими по видеосвязи и вживую, у них есть цель – вернуться домой. Иным сложнее, но все пытаются найти утешение: кто пишет стихи, кто поет песни, вышивает, и все это с годами доводится до совершенства.

— Я мечтаю, — задумчиво говорит Елена, — спеть перед сном колыбельную сыну. Ту самую, которую мне пела ещё моя мама.

И она начинает петь, с хрипотцой и глубокой печалью.

— Над печкою поет сверчок, угомонись не плачь сынок. Там за окном морозная… — не допев, она начинает рыдать, и по её побагровевшему текут слёзы. Простая русская несчастная женщина, таких миллионы. Она просто хочет быть со своим ребенком, но уже вряд ли когда-либо будет.

Выходя за двойной забор с колючей проволокой, трудно оставить всю тяжесть окружающего внутри. Как и в десятках людей, которые здесь работают, во мне все эти истории и человеческие ошибки оставляют осадок. И ещё… Мне хочется надеяться, что все они попадут домой, их дождутся, что они вольются в нормальную жизнь. Но статистика говорит обратное. Около 30 процентов осужденных попадают на скамью подсудимых повторно. А устраивают свою жизнь лишь единицы.