САМАРА 2.0

Когда мы вспоминаем о 90-х, на ум приходят эпитеты: лихие, смутные, роковые или, наоборот, свободные. Самарский архитектор, автор знаменитой «Мухи» на Театральной площади Леонид Кудеров поделился с ДГ своими воспоминаниями об этом неоднозначном периоде современной истории нашей страны.

---

— Расскажите о 90-х, насколько комфортно вы себя ощущали как архитектор в это время?

— 90-е годы для профессии стали животворящим глотком свежего воздуха — у архитектора, освобождённого от стандартизации, унификации и других приоритетов, характерных для советской строительной отрасли, появилась возможность реализации собственных творческих воззрений и замыслов даже в пределах поставленной заказчиком задачи.

Это было необыкновенное время: с одной стороны мы получили свободу самореализации, а с другой стороны сохранили отношение к архитектору как к демиургу, человеку, генерирующему эстетические и этические базовые императивы в обществе. От системы, канувшей в Лету, унаследовали статус, а свободу получили благодаря времени неопределенности.

Но воспользоваться этой возможностью смогли далеко не все. Многие архитекторы, вернее сказать, большинство, оказались в очень сложных экономических условиях. С распадом Советского Союза произошли слом и изменение общественно-экономической формации, и обстановка для нас, архитекторов, сменилась принципиально.

Представители нашей профессии до 90-х годов работали в составе крупных проектных и прежде всего государственных организаций. Такого понятия, как профессиональный бизнес, не существовало. И в определенный момент государство, которое в единственном лице выступало работодателем и заказчиком, самоустранилось. Дальше все зависело от личных качеств, насколько человек сумеет быстро переориентироваться.

Мне и моему партнеру Владимиру Белоногову это далось достаточно легко. И вполне возможно, что тот наш успех – это не только личная заслуга, но и совпадение обстоятельств. В начале 90-х нам было чуть больше 30 – прекрасный возраст, когда ты уже и опытен, и обладаешь качеством, которое называется возрастной пассионарностью — есть внутренняя агрессивность и определенная профессиональная наглость.

Поэтому для нас, с точки зрения творческой самореализации, это было совершенно «наше» время, и в определенный момент мы Владимиром решили совмещать проектную деятельность с попыткой самостоятельно реализовать свои идеи в строительстве.

Создали собственную фирму и стали получать заказы от частных инвесторов на выполнение проектных работ, а позже решили, что для того, чтобы достойно реализовывать собственные проекты, необходимо достойное качество исполнения. А кто, кроме нас, может достойно исполнить проект, который мы нарисовали и прочувствовали?

— Как родилась идея построить этот дом на Театральной площади? Кто был заказчиком?

— Когда-то на этом месте стоял двухэтажный деревянный дом. Кстати, его фотографию можно увидеть на заборе Литературного музея. Этот дом был своеобразной ширмой для строительства бункера Сталина — за ним велись работы. Его снесли, скорее всего, при прокладке теплотрассы. Долгое время на этом месте был пустырь.

Ещё до начала проектирования была абсолютная уверенность в стилистической предопределенности этого места. Было очевидно, что площадь Чапаева нужно не дополнить еще одним объектом в стиле ар-нуво, а создать центральный объект в этом стиле. Поэтому стилистически других вариантов, как при работе на других площадках, у меня не было.

Кроме того, мы были не только авторами проекта, но и заказчиками — все делали сами, от начала до конца. Сами спроектировали объект, сами отвели земельный участок. Сами завозили строительные материалы и современное оборудование из Италии.

Генеральным подрядчиком этого объекта был наш знаменитый строительный трест № 11 с Виталием Симоновым во главе. Все отделочные и инженерные работы выполняла организация, которую мы специально создали для реализации этого объекта.

На шеф-монтаж инженерного оборудования приезжали итальянские специалисты — мы в середине 90-х применили современные системы отопления, водоснабжения и электроснабжения, которые только сейчас стали применять повсеместно. Часть дворового фасада покрашена итальянскими руками. Мастера показывали, как работать с фактурной штукатуркой, которая также была применена в Самаре впервые.

Мы сами много времени провели в Италии и отправляли своих специалистов на стажировку. Думаю, что до и после нас никто в Самаре этого не делал. Это была очень интересная школа для нас как профессионалов в постижении не только архитектуры, но и смежных профессий.

— Почему “Муха” или это народное название?

— Совпало время и место — в тот момент я очень увлекался искусством ар-нуво. И когда рисовал очередной орнамент в стиле моего любимого художника Альфонса Мухи, мне пришла идея назвать дом «Мухой», поскольку этот проект показался созвучным с его творчеством.

Это обычный жилой дом с нежилыми помещениями на первом этаже, на мой взгляд, жилая функция этого дома очевидна и узнаваема. В “Мухе” всего 9 многокомнатных квартир. В плане планировки ничего особенного — надо отдавать себе отчет, что дом проектировался и строился в середине 90-х.

В то время найти большое количество обеспеченных людей, готовых стать инвесторами этого проекта, было довольно проблематично. К тому же тогда при проектировании квартир ненормативной площади приходилось получать разрешение в Госстрое России.

Несмотря на то, что к началу строительства дома мы были довольно состоявшимися архитекторами и бизнесменами, собственных оборотных средств хватило только на создание проекта, выполнение земляных работ, получение разрешительной документации и так далее. Риелторских фирм тогда не существовало, поэтому поиском потенциальных инвесторов для привлечения дополнительных средств надо было заниматься самостоятельно. Что мы, собственно, и сделали, первых нашли сами, а они привели своих друзей: бизнес-сообщество Самары — это очень ограниченный круг людей и тогда, и сейчас.

— Вы рассказали о том, что применяли дорогостоящие материалы и оборудование. Строили дом в том числе иностранные специалисты, при этом, судя по всему, проект не был убыточным. Я к тому, что когда нам говорят, что строить в историческом центре жилье малой этажности нерентабельно, застройщики лукавят?

— Во-первых, это был проект премиум-класса, а сегодня я смутно представляю ещё один подобный объект, потому что не знаю людей, которые могли бы им воспользоваться. Бизнес исходит из Самары, и это факт.

Во-вторых, мы должны понимать, что историческим центром Самары, привлекательным для жизни, является очень ограниченная площадь части Ленинского района. Самарский район как потенциальное место жительства состоятельным населением города сегодня практически не рассматривается, потому что он полностью утратил привлекательность как деградирующая территория.

Что бы ты там ни создал, ты не избавишься от окружения, в том числе социального, которое создавалось консервацией ситуации в этой части города, ставшей географической периферией. В большинстве городов исторические и географические центры совпадают, и поэтому среда постоянно модернизируется. Потому что земля, на которой находится центр, дорога.

В Самаре географический центр переместился, ценность исторической территории постепенно утрачивается, в результате всё это превращается в какую-то этнографическую деревню. Хотя есть масса приёмов, которые позволяют вдохнуть новую жизнь в подобные территории, вернуть им инвестиционную привлекательность. Но в этом случае надо понимать, что некоторыми свойствами этой среды придется поступиться. В противном случае на эту территорию ни один инвестор не войдет.

У нас страна крайностей, и город как квинтэссенция их проявлений: либо всё сохранить, либо всё разрушить. Мы не смогли найти золотую середину, в результате сегодня центр Самары представляет собой частокол: то двухэтажная застройка, то двенадцати.

— Если посмотреть на современное жилье, которое строится в Самаре, архитектуру там сложно разглядеть. Что произошло в 2000-х, почему архитекторы утратили свои позиции?

— Появились другие ценности, которые были признанны обществом более значимыми в данным момент, и архитектор из демиурга превратился, скажем так, в человека, предоставляющего услуги. Мы стали частью глобальной сферы обслуживания.

На сегодня в лице фасадов, объемно-планировочных решений мы видим очевидный диктат и приоритет экономической составляющей. К сожалению, эстетическая составляющая в нашей стране не имеет своей инвестиционной привлекательности.

Что стоит денег? View & location — вид из окна и местоположение. Но в цивилизованном мире при покупке недвижимости обязательно учитывается среда — насколько дружелюбное окружение ты покупаешь и насколько дом сам по себе является эстетически ценным. Там понимают, что это являются важной частью ликвидности покупки. Ты хочешь купить ликвидный продукт, который сможешь продать не за меньшие деньги, чем купил.

У нас пока учитываются только базовые view & location. Как правило, о третьей составляющей думает только человек, который готов за неё платить. А как только из Самары стал исходить бизнес, в городе стало меньше заказчиков, которым эта составляющая была бы интересна. И этот тренд сформировался не за один год, а за последние лет 10.

К тому же я неплохо знаю экономику строительной отрасли в провинции, хорошая рентабельность по объекту – дай бог 15%. Большинство объектов делается “в ноль”. Если средняя стоимость квадратного метра по региону 45 тысяч рублей, себестоимость около 40. На чем будут экономить застройщики? Мне кажется, ответ очевиден.

Часть иллюстраций предоставлена Леонидом Кудеровым. Фотографии дореволюционной Театральной площади найдены в архиве Георгия Бичурова.

Следите за нашими публикациями в Telegram на канале «Другой город» и ВКонтакте