— Что ты творишь?! Ну что ты, гад, творишь?! В зоопарк тебя сдам, скотина этакая! Обещаю: сдам!!!
Один из псов — кажется, Ким — задирает соседей. Наташа Белицкая, каюр из Саратова, с ним не церемонится. Обругав последними словами, снимает с упряжки и сажает на проходящий мимо снегоход: «До встречи в зоопарке!»
— А ты что халтуришь?! — Наташа принялась за Зуко. — Позорище! Стыд!
И тут же Мыши:
— Право, Мышка! Право, черт! Это не право. Это — лево! Совсем с ума посходили…

Шел пятый день первой зимней Жигулевской Кругосветки на собачьих упряжках…

Наталья Белицкая и ее упряжка

Собачьи матери

Вообще-то «Жигулевская кругосветка» — летняя экспедиция на ялах и байдарках, проходит по Волге, вокруг Самарской Луки, с 1963 года. «Кругосветка» — потому что Волга, огибая горы Жигули, делает круг: выйдя из Тольятти, возвращаешься в Тольятти.

Но экспедиционный корпус «Серебро Севера» — Светлана и Сергей Семеновы (путешественники и каюры из Тольятти, живущие сейчас в Карелии) вместе с известным полярным путешественником Артуром Чубаркиным придумали свою, зимнюю кругосветку. Тоже Жигулевскую, по такому же маршруту. Только в обратную сторону, по льду и на собаках.

— Дитор! Ты что, русский выучил? — удивляется Наталья, когда после истерического «Налево, твою мать!» пес поворачивает в нужном направлении. — Хорошо, что я пошла в эту экспедицию, — кричит она мне в ухо. — Теперь хоть понятно, кто на что способен. Дитора нам из Америки привезли, когда ему было восемь. Он ни «право», ни «лево» не понимал. Пробовали «лэфт» и «райт» — тоже глухо, наверное, акцент не нравился. Я крест уже поставила, а тут, смотри-ка! И Мышь моя молодец. Она впереди впервые стоит. Быстро учится. А Кима надо, наверное, выводить. Ленивый, дерется… Они почти как люди, Жень. Заметила?

О том, что собаки как люди, и относиться к ним надо с должным почтением и вниманием, нам рассказали в первый же день на общем собрании: «Запомните! Пришли с маршрута, голодные, холодные — неважно. Собак надо разместить, проверить лапы, покормить. И только потом можно думать о себе. Потому что им — тяжело. Они вас везут. А вы в сравнении с ними так, прохлаждаетесь».

«Прохлаждаться» — значит ежедневно проходить маршрут от тридцати до шестидесяти километров. На собаках и снегоходах. Причем «на собак» должен встать каждый, неважно, есть опыт или нет. Новичкам помогают каюры, приехавшие со своими псами. Мне достается Саша Евдокимов из Костромы с упряжкой из племенного питомника «Гордость королей». Саше — 16 лет. Еще школьник, но уже первоклассный каюр: со своими хаски участвует в сложных экспедициях наравне с опытными путешественниками. Даже становился призером гонок на собачьих упряжках.

— Моя упряжка очень быстрая, — предупреждает мой юный наставник на старте. — Периодически езжай на тормозе, иначе будешь всех обгонять или вылетишь. Первых запомни, как зовут — Угалек и Валдай, и имена последних тоже. К середине можешь не обращаться. Уга — дура еще, молодая, но хорошо бежит. Командуй лучше Валдаю — он самый умный.

Первый раз он трудный самый

Четыре упряжки впереди, остальные — сзади. Стою на нартах, вдавив до упора тормоз. Собаки рвутся вперед так отчаянно, будто у нас чемпионат мира. Валдай все время на меня оборачивается: умный пес видит, что я сейчас грохнусь в обморок и, кажется, сочувствует. А потом мы летим вперед. В прямом смысле этого слова. Вцепившись в руль, вспоминаю молитвы.

— Стой! Стойте! Стояяяать, вашу маааать!!! — слышу я собственный вопль.

Когда впереди случается затор, встать должны все и сразу. Потому что мы — команда. И неважно, что у меня не собаки, а «Формула 1». Что они не понимают команду «стоять», и только если матом — иногда слушают. Все, кроме Угалька. Эта зараза даже на тормозе с якорем загребает под себя снег и капает слюнями.

— Уга! Ты вообще нормальная?! — более-менее приспособившись к скорости, начинаю, как учил Саша, разговаривать с собаками. — Ты вот куда так несешься, дура такая? Впереди пятьдесят километров. Ты же сдохнешь!! Экономь силы!

Через пятьдесят километров я лежу в снегу с вывалившимся языком, а Угалек все так же резво скачет. На мне. Со слюнями.

Угалек и Валдай

Бесталанные разбойники

К третьему дню, немного привыкнув к нагрузкам, начинаю обращать внимание на красоту, окружающую нас на маршруте. Молодецкий курган, Богатырская Слобода, Переволоки, Брусяны, Винновка… Мы идем по Волге, рядом с берегом. Днем хорошо видно Жигулевские горы, вечером — огромную багровую луну над ними.

На одной из остановок нам устраивают целую просветительскую лекцию о Самарской Луке. Стихийный «лектор» — Юрий Рощевский, научный сотрудник Института экологии Волжского бассейна. Рощевский изучает ценные природные территории — Байкал, Ясную Поляну и, весьма кстати, Самарскую Луку. Рассказывает, правда, больше о людях, чем о природе.

— Вот что удивительно, — ученый многозначительно поднимает указательный палец, — несколько столетий назад вся эта земля была заселена кочевниками, кроме Самарской Луки. Поскольку она окружена Волгой, кочевникам было лень перебираться. Так что жили тут люди оседлые. И культура их — древняя.

Говоря об уникальности здешних жителей, Рощевский ссылается на Илью Репина. Именно автор «Бурлаков на Волге» стал первооткрывателем самобытной местной психологии: крестьяне Самарской Луки ему не кланялись, а простые бабы ходили как княжны. Репин удивлялся и много думал.

— Такое поведение объясняется тем, — продолжает вещать Рощевский, словно Репин затесался в ряды слушателей, — что все жители Самарской Луки грабили тех, кто ходил по Волге. Слово «разбойник» здесь приравнивали к слову «кормилец» и произносили с гордостью. И никто с этим разбоем долгое время ничего не мог поделать. Даже специальные карательные экспедиции не помогали.

Разбой победила цивилизация — он угас, когда по Волге пошли пароходы, против которых разбойничьи лодки бессильны. Улыбаясь, Рощевский резюмирует: там, где легко разбогатеть, обычно живут люди бесталанные. Но, увидев встревоженные лица участников из Самары, добавляет: «Хотя времена, конечно, уже давно не те…»

Просто Виталий

— Женёк, а ты чего расселась?

После тяжелого перехода, в котором я дважды умерла, — сначала от усталости и стресса на собаках, потом от холода на снегоходе, — сижу на лавке в Винновском монастыре лицом в солянке. Недавно восстановленный, монастырь поражает комфортом: новый, еще пахнущий краской храм, первоклассная гостиница для паломников, в которой есть все для жизни, просторная кухня в трапезной с видом на Волгу — сложно не расслабиться.

— Сначала собак кормить, потом есть! — командует мой учитель-каюр. — И еще там упряжки приехали, надо ставить. Давай, Женёк, подъем!

В Винновском монастыре

Всех наших собак мы размещаем во дворе монастыря. В ночи снимаем шлейки, замороженными пальцами прикручиваем карабины и таскаем ведра… А потом вместе с монастырским поваром я варю пельмени на всю нашу ораву.

— Меня зовут Виталий. Просто Виталий, — представился мой новый знакомец. — Я не монах, просто повар. Хотят меня постричь, да я отбрыкиваюсь. Ведь это дело серьезное. Не уверен, надо ли мне… Вы с полу-то вставайте, он холодный.

Хромаю с тарелками в трапезную, повар сочувственно смотрит мне вслед. Потом, обойдя стол с первой порцией пельменей, Виталий подошел, наклонился к самому уху и деликатнейшим тоном спросил:

— Вы меня извините, но вы — ненормальные. Зачем это все? Объясните.
— Ну, мы открываем заново природу. Ну, типа, летом-то она вот такая понятная, а зимой такая вот таинственная. Ну и собаки… Общение с ними помогает достигнуть внутренней гармонии, научиться заботиться, любить. Ну и это…

Виталий кивает.

— Есть у нас такой. Монах-странник. Все из монастыря в монастырь ходит. Вот сейчас собрался в тонком белье куда-то опять. Я ему говорю: «Замерзнешь!». А он, как и вы, что-то невнятное бормочет. Впрочем, чего я суюсь? Еда, вот. Что вам еще сварить? Мы тут овощи выращиваем, ягоды. Вот лечо свое — попробуйте.

Скоро нас собирается толпа. Повар, как в комедийном фильме, бегает с кастрюлями, тарелками и хлебом. Спрашивает, что приготовить на завтрак. Объясняет, что здесь всегда рады гостям. Что мы для него — как паломники. И ничего не должны. Пока люди чавкают и крошат, Виталий скромно стоит в углу и наблюдает. Ловит каждое слово, улыбается историям, подливает суп. В прошлом он тоже путешествовал и увлекался экстремальным туризмом. Такое трудно забыть. Кажется, мы что-то растеребили. То, что не нужно было теребить.

Ветер перемен

Светлана Семенова, идейный вдохновитель «Кругосветки», говорит, что ей нравится наблюдать в нас перемены. Они происходят на глазах.

— Порубить тебе шампунь? — спрашивает снегоходчик Сергей из Самары, когда на Фестивальной поляне я тщетно пытаюсь отогреть в руках заледеневший тюбик.
— Что на обед? Горелая каша и ледяной хлеб? Отлично! — потирает руки депутат.
— Есть у кого-нибудь прокладки сорок третьего размера? — шутя и всерьез спрашивает кто-то и мужчин.

Нам холодно, трудно и весело. Мы много шутим. Заботимся друг о друге и, в первую очередь, о собаках. И не плачем. Почти.

Утром третьего дня бегу по трассе и хватаю ртом холодный воздух. Собаки на повороте скинули меня к чертям и весело умчались прочь. В тяжеленных сапогах-«баффинах», двух куртках и трех штанах мне ни за что не догнать этих предателей и фашистов.

— Что же вы, сволочи, делаете?! — кричу в отчаянии, драматично размахивая руками.

Вдруг останавливается «Волга», высовывается дед: «Что-то случилось?». Запрыгиваю на переднее сиденье, ору: «Гони!!!» Дед втягивает голову в плечи и дает газу. Мы настигаем собак через пару минут, я выпрыгиваю на ходу, бьюсь задницей об лед и ловлю свою «Формулу 1».

В этот день я еще несколько раз бегала за собаками: то они вырвут якорь, то запутаются, то сцепятся с проходящими мимо упряжками… Собаки устали, надо дать им отдых. Нервы ни к черту. Через силу бегу рядом с нартами, всхлипывая и размазывая замороженные слезы рукавицей. Угалек оборачивается и смотрит.

— Что смотришь? — говорю. — Я не плачу! Это просто ветер.

Вечером все меня подбадривают, называют «героем». В героизме я мало что понимаю. Зато теперь лучше понимаю людей в экстремальных ситуациях: мы мобилизуемся и не сдаемся. Находим силы и решения. Молниеносно. А еще мы гораздо сильнее, чем сами себе кажемся. И умеем не думать о себе: всю дорогу, идя на собаках, мы переживаем, как бы они не устали и не поранили лапы. На собственных же ощущениях — растянутых мышцах, синяках и усталости — сосредотачиваемся лишь перед сном. Да и то на секунду: «отключаешься» здесь мгновенно.

Оказалось, каюр Наталья Белицкая, давеча грозившая сдать бестолковых псов в зоопарк, по ночам имеет со своими собаками особо теплые отношения: она с ними спит. С каждой по очереди.

— Без собаки уснуть не могу — неспокойно, — объясняет Наташа, на холодной ночевке деловито засовывая в спальник одного из псов. — А здесь еще свой плюс: греть меня будет…

В тайгу

— Если бы у меня был выбор, на чем пойти в тайгу, на снегоходе или упряжке, я бы выбрал собак, — говорит каюр Сергей Семенов. — Потому что снегоход может сломаться, и ты останешься замерзать в лесу. А собачки, как бы ни устали, все равно вытянут.

С сомнением потираю ушибленную задницу. Мне в тайгу с Угальком и остальными угорелыми? А потом у нас на маршруте ломается снегоход. Один. На следующий день — второй. Люди-снегоходчики снимаются с дистанции, а собаки бегут, высунув языки. Добегают до финиша. Лижут каюров. Выкапывают себе ямки для сна. И мирно сопят под падающим на их шубу снегом.

— Женя, ну ты чего ревешь? Не мужик, что ли? — фотограф Андрей Саакян обнимает меня на финише, делая только хуже.

Через три часа у меня поезд. Подхожу к своей упряжке — попрощаться. Рэм с Капитошей смешно, в обнимку, вытянулись на снегу. Нюша с Арни тоже легли: устали за неделю. И лишь Угалек с Валдаем, главные и самые быстрые, стоят, готовые в любой момент сорваться.

— Уга, ты это… Извини, что я тебя дурой называла. Ты не дура. Ты — хорошая.

Угалек кладет лапы мне на плечи и основательно, на прощание, вылизывает лицо. Кажется, я готова идти с ними в тайгу. Да и слово «стоять» они вроде уже понимают.

Фото: Андрей Саакян, Дмитрий Шаромов